Голод не тетка, когда хочется есть, съешь и эту гадость.
Искоса поглядывая на домочадцев, уминающих человеческую еду, Алла мысленно твердила, что и ей когда-нибудь благодарные потомки поставят памятник, как собаке Павлова. Только доживет ли она до этого светлого времени, неизвестно. Если только эксперимент завершится неблагополучно, профессор поймет, что жить на одних бананах могут только его любимые обезьяны. Но раз она согласилась жертвовать собой ради науки, сдержит слово. Утром и днем, во всяком случае. Ночью она ни за что не отвечает. Хотя…
Алла поймала заинтересованный взгляд Владимира. Ради него она бы голодала…
– Аллочка, – сказал он, – а давайте мы с вами пообедаем в ресторане!
Издевается?! Или пожалел?
– Глупости, – отрезала Ирина, – девочка не может распоряжаться собой. Она жертвует ради науки.
– Да, – вздохнула Алла, чувствуя вину за вчерашнюю несдержанность, за несчастного старика, свалившегося с лестницы, за расстроенного дядю… – Я это, жертвую.
– Ну и зря. – Владимир кинул салфетку на стол, Машка тут же побежала за кофе.
Алла повела носом. Лично ей полагался цветочный чай без сахара.
Владимир с чашкой в руках поднялся и подошел к картине.
– Автор Фредерик Лейтон, – объявил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Зыбкая греза и томная нега восточных красавиц. Но это не Фредерик Лейтон. Это не оригинал! Я ведь прав, профессор?
Тот хмуро кивнул.
Все уставились на изображение двух пышнотелых красавиц, возлежащих под сенью раскидистого дерева, и одну мускулистую спину мужчины, самозабвенно играющего для них на флейте.
– Аллочка, кому она нужна? – Он, усмехаясь, поставил на стол чашку и вышел.
– Копия?! – искренне удивился Костик.
– Это писала жена Ивана Терентьевича, – пожала плечами Ирина. – Она училась в художественной академии, была дворянкой и в свое время выскочила замуж за Ображенского исключительно в целях пропитания.
Алла кивнула, в этих целях она тоже за кого– нибудь выскочила бы.
– Значит, – вернулась к первоначальной версии Алла, – они хотели спереть раму.
– Да вы крепкий орешек! – восхитился Стае Воронцов.
Профессор попросил Аллу после завтрака зайти к нему в кабинет рядом с гостиной. Алла выполнила его просьбу после того, как помогла Маше убрать со стола. Она встала перед дверью кабинета, стукнула в нее костяшками пальцев и зашла. Ничем секретным профессор не занимался и позволял входить без разрешения, правда, обычно никто ему своим присутствием не досаждал.
Профессор стоял рядом со студентом Горюновым напротив высоченных книжных стеллажей спиной к Алле. Она увидела поднятые головы, два почти одинаковых затылка: у одного только пробивалась плешь, а у другого лысина занимала большую часть головы. Алла прикинула: студент четко идет по стопам учителя, вплоть до внешнего вида. Чем умнее, тем лысее…
Обе лысины резко повернулись в ее сторону.
– А, м-да, – сказал профессор, нахмурившись, – предполагали, какой том Пушкина…
– Ага, – кивнул студент, – гадали, куда он мог сунуть… Ну да.
– Константин, оставь нас на минуту.
Профессор сел за стол, укрытый зеленым сукном и заваленный до отказа бумагами, Алла устроилась на стуле напротив. Она хотела забраться в скрипучую плетеную кресло-качалку, являющуюся наиболее ценным, по ее мнению, предметом обстановки во всем двухэтажном особняке, но постеснялась. Ясное дело, дядя собирается ее ругать за то, что она прервала диету, скрип вызовет лишнее раздражение.
– Аллочка, – начал профессор, протирая стекла очков.
«У них со студентом и очки одинаковые», – подумала Алла, машинально следя за его действиями.
– Алла, ты можешь в любой момент прекратить эксперимент, – вздохнул профессор. – Если чувствуешь, что не готова идти дальше…
– И что будет? – с волнением в голосе поинтересовалась племянница.
– Я приглашу другую девушку, – ответил тот.
Алла вздохнула. Ей в таком случае придется собирать манатки и возвращаться в пыльный город, оправдываться перед подругами, что от натуральной природы у нее выявилась аллергия. Придется уехать от Владимира, единственного мужчины, который ее понимает, придется… Впрочем, уже и этого достаточно.
– Ни за что!
Она похвалила саму себя за проявленную решимость.
– Я понимаю, что должна через это пройти.
– Я рад за тебя, – обрадовался профессор, вскакивая и подбегая к ней. – Ты у меня умница!
И дядя ее крепко обнял. Разве она могла отказать такому замечательному человеку?!
– Я забуду, – пообещал профессор, – про твой порыв. И про веревку тоже забуду, хотя нехорошо получилось с Иваном Терентьевичем…