Это Марк Дарби. Простите, что столь бесцеремонно решился воспользоваться вами…”
Фрэн потрясенно уставилась на мужа. Он, по-прежнему спокойный, приложил палец к губам и кивнул на письмо.
“Как вы понимаете, мадам, я умер – это произошло тридцать первого марта тысяча девятьсот двадцать шестого года, более года назад. Я давно получил возможность наблюдать за вашей с вашим супругом замечательной работой и вашими “психическими исследованиями”, но только недавно получил возможность дать о себе знать. Это совсем не так легко. Хотя я горел нетерпением сообщить вам, что я существую.
Где я существую, спросите вы? Если бы я и сам знал – это очень странное место, миссис Бернс, серое и туманное, где все фигуры неясны, кроме моей собственной. И мои собственные желания и ощущения притупились, будто я в полусне. Я даже не знаю, сколько времени я здесь… прошу прощения, я же только что об этом сказал. Просто, видите ли, здесь совсем другое ощущение времени. Вернее сказать, этого ощущения нет.
Больше не буду докучать вам, мадам, большое спасибо за внимание.
С искренним почтением,
Марк”.*
Фрэн закончила чтение вслух и опустила листок на колени. Вопросительно взглянула на мужа, хотя ей пришлось подавлять гораздо большее волнение, чем она показывала.
- Это по-прежнему ничего не значит, Фрэн, - спокойно сказал Алджернон. – Мы не узнали из этого письма ничего, что бы ты не могла нафантазировать сама.
Фрэн кивнула. Почему-то она была разочарована реакцией мужа, хотя умом признавала его правоту.
- Элджи, а что, если это действительно почерк Дарби? В таком случае, письмо будет веским подтверждением того, что он – это он…
- Пожалуй, - согласился муж. – Почерк, характерный для действительно жившей личности, не может быть результатом самовнушения или даже просто сверхчувственного восприятия, так же, как и способность говорить на неизвестном языке без акцента. Потому что это физиологические особенности, требующие практики. Это подкрепляется тем, что ты никогда не видела почерка Дарби.
- Но тут перед нами встает другая трудность, - прибавил Алджернон.
- У нас нет образцов его почерка, - закончила удрученная Фрэн.
Муж с улыбкой кивнул.
- Обрати внимание, что в случае с твоей матерью у нас не возникло сомнений из-за языка, на котором через нее писали. Если бы миссис Грегг “автоматически” писала по-английски, боюсь, и это не стало бы доказательством внешнего контроля. Потому что английский язык ей знаком, а демотическое письмо – нет…
- Я прекрасно понимаю, - ответила Фрэн.
Она ощутила легкое возмущение при мысли о том, что Алджернон приписывает ей поспешность в суждениях или безответственные домыслы. Ее способность к анализу ничуть не меньше, чем у него.
Алджернон примирительно поцеловал жену.
- Спрячь это письмо до поры до времени. Позже, может быть, выяснится, кто его автор.
- Элджи, я хочу все-таки написать письмо маме, - сказала Фрэн. – Ты не выйдешь?
- Да, конечно.
Алджернон еще раз поцеловал ее и вышел из спальни. Фрэн улыбнулась. Она немного обманула мужа: она намеревалась снова попытаться снестись с “Дарби”.
- Марк, вы слышите меня? – приглушенным голосом спросила молодая женщина, чувствуя себя довольно глупо. – Напишите через меня, как вы умерли, если вы это помните. Известно ли вам что-нибудь о смерти ваших друзей?
Фрэн положила перед собой чистый лист бумаги и снова взяла перо, чувствуя себя так, точно участвует в детском спектакле. Щеки ее горели от сознания нелепости происходящего.
Но через мгновение это ощущение прошло – опять возникло чувство “смещения” ее “я”, потом чувство постороннего контроля; ее рука сама по себе бодро начала писать с начала листа тем же чужим почерком.
“Дорогая мадам, я все прекрасно помню – я помню подробности своей жизни яснее, чем когда-либо при жизни. Меня застрелил наш добрый друг Тони. Вы, должно быть, сердились на меня за то, что я вас бросил, но уверяю вас, что я за это был почти тотчас же наказан. Я выкрал “Книгу мертвых” у Тони О’Нила – это оказалось даже легче сделать, чем я думал, поскольку Тони не ожидал от меня такой смелости. Конечно, я не сумел выяснить, где он живет, но застал его врасплох на базаре и, воспользовавшись давкой, вытащил книгу у него из кармана. Как оказалось, О’Нил успел меня заметить, а выследить меня ему было намного легче, чем мне его. Тони явился ко мне на квартиру, когда я был один. Дальнейшее, думаю, вам ясно.
Пожалуй, теперь я даже благодарен О’Нилу за легкую смерть. Хотя долгое время после я не мог осознать, что умер, потому что чувствовал себя совершенно живым – понимаете, миссис Бернс, я чувствовал свое тело, как при жизни, мог все видеть и слышать и думал, что просто брежу после ранения. О’Нил трижды прострелил мне грудь, и я немало удивлялся, как все еще живу. Грудь очень болела, была вся в крови, и я удивлялся, что ранен не смертельно. А потом, гм, осознал, что действительно ранен смертельно.
Это было самое странное открытие в моей жизни.
Что же касается наших друзей, к сожалению, я ничего не знаю об обстоятельствах их смерти. Вы даже удивили меня сообщением, что они тоже мертвы. Наверное, они где-то в другом месте, миссис Бернс.
Правда, я не видел пока никаких мест, кроме моего унылого обиталища, и никаких других людей.
Искренне ваш, Марк”.
Фрэн хмыкнула, прочитав это второе письмо – по-прежнему ничего не прояснявшее. Дарби это или нет? А может, это просто самообман?
Она знала, что ответ может получить только в Египте – образцы его почерка могут отыскаться только там. Если повезет.
* Др.-егип. “ответчик”: по представлениям египтян, статуэтка-прислужник оживала в загробном мире, чтобы и далее делать всю работу за богатого хозяина.
* Таким же образом описывает свое первоначальное посмертное положение Фредерик Майерс (точнее говоря, именно такое описание потустороннего мира дается в письмах, полученных через разных медиумов в результате “перекрестной переписки” после смерти этого великого исследователя, основателя лондонского Общества психических исследований). Вначале, чтобы рассеять сомнения насчет собственной личности, Майерс отправлял медиумам сообщения, бессмысленные по отдельности и приобретавшие цельное значение только в совокупности.
========== Глава 44 ==========
Резкий звонок в дверь заставил Честера встрепенуться. В последнее время у него, по непонятным причинам, наступило продолжительное улучшение; высокий худой мальчик с небольшим усилием встал с кресла и пошел открывать.
- Честер?
Звонкое радостное восклицание, вырвавшееся у Фрэн, заставило ее саму прикусить губу и быстро оглядеть прихожую. Честер улыбнулся.
- Не волнуйся, Фрэнни, мамы дома нет. Заходите. Это мой племянник, да?
Фрэн засмеялась совершенно счастливо – в этот миг ощущение нормальности их объединенной семьи было удивительно сильным и теплым. Она так редко испытывала его.
- Да, Чет, это Гэри Уильям Бернс. Мы принесли его познакомиться – я ведь знаю, что вы к нам сами не заглянете.
При этих словах она перестала улыбаться, но Честер не перестал. Он обратил все внимание на мужа сестры, который восхитил его еще в первое свое посещение; но тогда Честер был слишком угнетен болезнью, чтобы действительно радоваться чему-нибудь. Даже слишком угнетен, чтобы вполне осознать происходящее с ним чудо.
- Здравствуйте, мистер Бернс, - сказал Честер ломающимся от волнения и взросления голосом.
Тут в прихожую выбежала Кэти, и две сестры, казалось, наполнили смехом и восклицаниями весь дом; но Честер даже не слышал этого, глядя только на своего героя. Алджернон подал ему руку, и юноша, ощутив прилив гордости, пожал ее.
- Я так рад познакомиться с настоящим египтологом, - сказал Честер.
Тут верх взяла его обычная застенчивость, воспитанная уединением, и запас приготовленных слов иссяк. Алджернон отнесся к этому с пониманием.