Рон всё ещё утверждал, что Гермиона в последнее время стала совсем ненормальная: то принимается истерично себя вести, то рвётся на работу и заливается потом слезами, то предъявляет к нему непомерные требования и срывается так, что он не может долго заснуть, то… Гарри с большим трудом сдерживал гнев.
– Не понимаю, что вам мешает переехать ко мне? – горячо перебил он. – Места хватит на всех! Можете жить, сколько вам влезет! И никаких лишних трат!
– Не можем мы переехать к тебе! – возразил Рон.
– Это ещё почему?
Вообще-то Гарри и сам прекрасно знал ответ, но продолжал сверлить друга взглядом: пусть признается прямо в лицо, раз он всегда такой смелый и «правильный».
– Потому что не можем, – упрямо повторил тот.
Потому что опасается, как бы его девушка не увлеклась кое-кем другим, мысленно ответил за него Гарри и рассердился сильнее. Настолько ей не доверять! Гермионе, которая долго страдала из-за него и даже ни разу не дала Гарри повода как-то изменить их отношения, хотя в палатке у них для этого был миллион и больше возможностей. Он покачал головой, в очередной раз пораженный неоспоримой «логикой» Рона, но не отказался помочь. Гермиона ему была дорога не меньше, и то, что она выбрала другого, не давало никакого права за это её осуждать. Вот если бы она только знала, сколько всего хранилось в сердце Гарри… Он очень старательно это прятал, не желая причинять любимой девушке неудобств.
– Пошли уже! – на правах главного сказал вслух и первым решительно вышел из дома.
*
Гермиона не знала, куда шла. Не могла определить улицы, слышала голоса прохожих, но не разбирала слов. У кафе её остановил приятный, мягкий запах, манящий последовать за ним. Она запустила ладошку в карман и глупо уставилась на несколько монет. Это оказались всего лишь кнаты, а с ними нечего делать среди маглов. Её ладонь перевернулась, и монеты звонко застучали по асфальту. Девушка снова тронулась в путь. Можно было, наверное, и просто трансгрессировать, но она не знала куда. Никак не могла вспомнить это место и сосредоточиться. Родители зажили другой, спокойной, счастливой жизнью в Австралии, завели ещё одного ребёнка, и она не смогла им себя вернуть, а больше никого такого родного на ум не приходило. Можно было бы вернуться в квартиру, но ей пока не хотелось выслушивать Рона, который точно будет недоволен её поведением. В последнее время с ним очень сложно разговаривать. Это случалось иногда и до нападения, но теперь она ощущала себя совершенно беспомощной. Непонятной, ни на что не способной, виноватой, раздавленной.
На город опускался вечер, и холод только усиливался. Гермиона обхватила себя руками и уставилась на жалкое отражение в стекле витрины. Отважная девушка, не отступающая ни перед какими трудностями, куда-то исчезла, и осталось вот это. Ей стало противно. И больно. Ощущая вновь подступающие слёзы, она отвернулась и замерла. Безрассудный поступок завёл её далеко, и во мраке уже сложно разобрать, как отыскать обратный путь. Её затрясло, она закрыла глаза и попробовала сосредоточиться.
Образ Рона смешивался с обидчиком, настойчиво вклинивался и всё путал. Вот он её ударяет… вот обнимает и целует, уверяя, что всё хорошо… вот она видит кровь на своих пальцах… а вот и настоящий парень на неё за что-то кричит… Гермиона пошатнулась, понимая, что ещё немного и произойдёт расщеп, нежели она успешно переместится в квартиру. Постаравшись ровно дышать, она попробовала подумать о каком-то другом месте, которое бы не вызывало таких двойственных ощущений. Подумала, и ей сразу же вспомнился дом на Гриммо. Сосредоточиться на нём оказалось куда проще.
Какие-то мгновения она стояла у лестницы, не решаясь подняться. Перед Гарри было жутко неудобно – сколько он может её выручать? Он всегда такой заботливый и добрый. Она сглотнула и осторожно шагнула на ступеньку. В то же мгновение в окнах вспыхнул свет, и дверь открылась.
– Гермиона! – воскликнул Гарри и поспешил к ней. – Ты нашлась! Мы с Роном уже всё обыскали и хотели прибегнуть к!..
От одного его взволнованного вида ей сделалось ещё хуже, она отвернулась и не смогла сдержать слёз.
– Я не знала куда идти… – горько призналась Гермиона и закачала головой: – Прости, Гарри… прости, я не хотела тебя…
Она скрыла ладонями с его глаз своё, как ей казалось, бесстыжее лицо, но Гарри подошёл ближе и крепко её обнял. От его тела исходило такое тепло, точно от печки, что невольно захотелось к нему прижаться.
– Да ты вся дрожишь, – обеспокоенно заметил друг.
Он не дал ей возразить и тут же подхватил на руки.
– Кикимер, приготовь чаю! – строго велел, переступив за порог, и отправился в гостиную. – Сейчас, потерпи, – уже куда мягче сказал ей самой, уложив на диване.
За какие-то мгновения Гарри накрыл Гермиону тёплым пледом, взмахом палочки разжёг в камине огонь, отобрал у подошедшего домовика чашку и поднёс к её губам.
– Не горячо?
Гермионе снова захотелось расплакаться, на этот раз от незаслуженной заботы, её губы задрожали, и она лишь качнула головой. Гарри помог ей допить и снова накрыл, уверяя, что всё в порядке. Засыпая, ей захотелось, чтобы он ещё посидел рядом, чтобы тепло этой гостиной её не покидало, но она не смогла разомкнуть губ. Зато Гарри коснулся её головы и погладил. Ей подумалось, что никто другой, кроме него, так бы хорошо не смог сделать, и она уснула.
*
– И ты её впустил?
Рон прибыл сразу же, как только получил записку. Гарри чуть было не двинул ему кулаком, но вовремя сдержался.
– Надо было сразу направить её домой, – пояснил друг. – Я там весь извёлся, думал, не случилось ли с ней снова чего…
– Она была не в том состоянии, чтобы «сразу же её направить», – нисколько не скрывая в голосе яда, ответил Гарри.
– Ну ладно, пусть уж спит, – согласился Рон, поглядывая из коридора в гостиную.
«Спасибо за одолжение», – мысленно съязвил Гарри. Он смотрел на спящую девушку с большой нежностью и подумывал, как только друг уйдет, коснуться её и проверить, насколько она согрелась.
– Не понимаю, что она так отказывается просто стереть всю эту ерунду? – опять заговорил Рон, в очередной раз проверяя на прочность терпение друга. – Всего лишь применить забвение, и…
– А ты сам у неё спрашивал об этом?
– Да Мерлин её разберёт… Сперва заявляла, что, видите ли, ей обязательно кто-нибудь напомнит, в том же Министерстве, и она обо всём узнает. А снова всё это переживать не хочется…
– Ну вот видишь.
– …потом, значит, оказалось, что это я могу стереть у неё куда больше, чем нападение.
Зная «способности» Рона, Гарри бы тоже опасался на месте Гермионы его вмешательства в память.
– Ну, не хочет меня, может вон… маму попросить. Уж она-то точно лишнего не отхватит. Помнишь, сколько раз она нас подлечивала?
Гарри на какие-то мгновения просто застыл, не совсем понимая, как способности миссис Уизли к домашнему лечению в понимании Рона приравнялись к таким серьёзным вещам.
– Помню. Но, я думаю, это Гермионе решать – оставить воспоминание или убрать, – наконец заметил он и снова перевел на неё взгляд: если бы она только попросила… или дала хотя бы намёк, как её достал Рон… он бы давно со всем этим покончил и перестал последнего ради неё терпеть.
– То-то и оно, уперлась рогом, и всё тут, – сказанул тот и отправился к двери. – Ладно, утром ещё загляну! – бросил напоследок, опять чуть не сшиб портрет и исчез.
– Да чтобы его, дьявол, ночью волки загрызли! – произнёс рассерженный волшебник из рамки в коридоре и задёрнул у себя шторы.
– И Вам спокойной ночи, – пожелал ему Гарри и отправился к Гермионе.
Она немного согрелась, и на её бледных щеках проглядывал слабый румянец. Её сон благодаря домовику, научившемуся по одному взгляду хозяина определять, когда и какой чай заваривать, сейчас нельзя было побеспокоить, и потому парень наклонился, чтобы коснуться губами её нежной щеки. Затем ещё раз поправил на ней плед, проверил огонь в камине, наказал Кикимеру проследить за этим и отправился к себе.