Аплодисменты стихают, зал замирает. Альма Грей склоняется ниже и начинает игру. Большое пространство эхом аккомпанирует гитарному соло, и вскоре она начинает петь. Альма Грей поет баллады о жизни и смерти, о разбитых сердцах и счастливых концах. Поет о счастье и горе, о любви и ненависти. О потере.
Напоследок она снова поет о девочке, затерявшейся в непогоде и не оставляющей следы. И только когда последний аккорд эхом отзывается под потолком, и вытянутая нота затихает в воздухе, зал впервые позволяет себе вдохнуть.
В этих аплодисментах Альма Грей слышит и парней, и девушек. Она слышит смех и слышит слезы. Слышит их голоса так, словно они ее собственные. Поклонившись, она смотрит в зрительный зал и ищет.
Альма снова не замечает внимательного и сосредоточенно взгляда одного из зрителей. Не замечает также, что он не хлопает. Она кивает и благодарит почти каждого, но продолжает искать одного человека.
Темная макушка мелькает среди толпы в сторону выхода и Альма, снова поклонившись, следом скользит к дверям выхода, стараясь не упускать его из виду.
— Элдер! — имя впервые срывается с ее губ, когда она прикасается к его предплечью.
Он останавливается, заведя руки за спину, и оборачивается к ней. Она отдергивает руку, как от огня, но стоит перед ним раскрасневшаяся и счастливая, сжимая в руке гитару.
— Прости, не хотела нарушать твое личное пространство, — запыхавшись, произносит она.
Элдер молча смотрит на нее, ни один мускул на его лице не дрожит. Альма не отчаивается.
— Тебе понравилось выступление? — снова пытает она удачу и улыбается.
— Неплохое, — на мгновение задумавшись, отвечает он.
Альме ничего не остается кроме того, чтобы просто кивнуть. Неплохое? Как вообще понимать такой ответ? В зале шумят, убирают скамейки по местам. Вот-вот в коридор начнут выходить жители Дистрикта.
— Что-то еще? — вскидывает он брови.
От него веет холодной строгостью, Альма не может больше улыбаться.
— Тебе нравится, — она на мгновение замолкает, опустив голову и разгладив подол, — мое платье? — снова поднимает она глаза.
Элдер оценивающе, медленно смотрит на нее с макушки каштановых волос до носок серых ботинок. Желваки его едва дергаются. Альма чувствует, как краснеет.
— У нас такого не носят, — отвечает он, сильнее сжимая руки в замок за спиной. — Это не по правилам.
Щеки девушки вспыхивают с новой силой, она беспомощно переминается с ноги на ногу.
— Необязательно быть таким черствым, Элдер, — качает она головой и вымученно улыбается.
Она не боится смотреть ему в глаза, не боится говорить ему в лицо такие вещи. Элдер делает вещи и похуже. Это обычное унижение, с запретом на рождение детей оно и рядом не стоит.
— Это же просто для сцены, — продолжает она. Щеки пылают все сильнее. — Люди изголодались по счастью. Им нужна музыка.
Неожиданно Элдер делает шаг вперед, и Альма вздрагивает, когда он останавливается напротив нее на расстоянии вытянутой руки и чуть наклоняет вниз голову, глядя ей в глаза с непомерной холодностью.
— На музыке порядка не построишь, Альма Грей, — цедит он. — Советую тебе хорошенько это запомнить.
Из зала выходят жители Тринадцатого Дистрикта, обсуждая прекрасный концерт. Элдер Койн уходит в одном направлении, а Альма бежит в другую сторону, чтобы никто с ней не смел заговаривать. Пылающие щеки остужаются слезами без посторонних.
========== Глава VI. “Лицо ребенка” ==========
— Ты сегодня очень тихая, Альма, — замечает Громила, чуть пихнув ее локтем. — Эй, ты в порядке?
Альма, до того момента безучастно ковыряющаяся ложкой в жидкой каше, поднимает взгляд. Артистичная натура позволяет ей быстро войти в образ и тепло улыбнуться.
— Конечно, — заверяет она, — я просто задумалась.
Громила успокаивается, беспокойство в его глазах растворяется, и за общим столом снова начинаются разговоры. Альма сначала старается слушать и даже отвечать, но вскоре теряет энергию и на это, снова начиная ковырять ложкой в каше и смотреть в одну точку перед собой.
Вчерашние слова Элдера Койна набатом стучат у нее в голове весь вечер, всю ночь и всё сегодняшнее утро. Альма до сих пор не может простить себе слабость, которая ее вчера настигла. Слезы — это средство избавления от боли. Боли душевной, физическую нужно переносить иначе, так ее учила мама.
Резкие слова Элдера не принесли боли душевной, они разозлили, очень сильно разозлили. Альма до сих пор чувствует на суховатых щеках едва заметные полосы от коротких ногтей, появившиеся в тот момент, когда вчера она быстрыми и частыми движениями смахивала слезы с пылающей кожи.
Она заставляет себя успокоиться в тот же момент и взять себя в руки. Элдер Койн — не тот человек, из-за которого она станет лить слезы. Он, скорее, последний человек. Альма собирается с мыслями, глубоко дышит и, дождавшись, пока жители разойдутся по своим ячейкам, возвращается в свою, не привлекая к себе ненужного внимания.
Убрав гитару под постель, она обещает себе, что завтра же вернет ее Сейну. Аккуратно сняв с себя кропотливый шедевр Вайлет, Альма складывает его и убирает в нижний ящик тумбочки, определяя для себя новые правила.
Она больше не наденет платье, только не здесь. Второе обещание. Если ее судьба оставаться тут всю жизнь, то платье она наденет всего раз в будущем, Альма это знает и дает себе третье обещание за вечер. В этом месте все ее недооценивают, но Альма не из тех, кто обращает внимание на неуверенных людей.
Они уже знают ее имя, остается дело за малым: сделать так, чтобы они хорошенько его запомнили.
Альма заканчивает завтрак, любезно со всеми прощается и решает для себя, что вздернет подбородок только в тот момент, когда добьется успехов. Несмотря на связанные руки и ограниченное расписание, Альма может и из этого извлечь немалую пользу.
Слишком сильно Элдер Койн задевает ее гордость своими словами, теперь у нее есть стимул, чтобы доказать ему его неправоту.
Альма полностью углубляется в совершенствование навыков шитья, отметая в сторону все прочее. Даже похвалы и улыбки за прекрасное выступление. Теперь в Дистрикте Тринадцать ее действительно знают все, и эту внезапную популярность Альма решает в скором времени сделать своим оружием.
Она проводит с Вайлет часы напролет, постоянно ходит с исколотыми подушечками пальцев, но старается и усердно учится всему, что она ей показывает. Через две недели она впервые получает от Мегги настоящую похвалу за чудесно сшитую дюжину комбинезонов, но долго не радуется, потому что не может себе этого позволить.
На кухне холодная война становится менее заметной. После ее выступления часть девушек смотрит на нее иначе, иногда даже здоровается, хоть и не разговаривает во время работы. Одна девушка однажды спрашивает, откуда в ее балладах столько горечи. Альма в тот момент хочет спросить в ответ, почему столько горечи в ее глазах. На вопрос Альма ответить не может, слишком многое пришлось бы рассказывать.
В повседневной рутине случается радостная новость в тот момент, когда Оливия сообщает о смене ее деятельности на кухне. Своеобразное повышение позволяет ей наконец выйти из своего угла, оставив корзину с луком новенькой девочке, встать на новое место и стать напарницей другой помощнице.
Альма радуется, но не подает виду, что из всех девушек Оливия ставит ее в пару именно с Мартой.
— Привет, — все же не удается Альме скрыть улыбку. — Я очень рада тебя видеть.
Альма замечает, что Марта выглядит даже хуже, чем в прошлый раз. Она очень бледная, плечи девушки поникшие, выглядит она так, словно ее вот-вот вывернет.
— Марта, тебе нехорошо? — непроизвольно беспокоится она.
— Пустяки, — хрипло отвечает она, махнув рукой. — Бывало и хуже.
Марта, чуть пошатываясь, утирает лоб тыльной стороной ладони, после чего разглаживает на себе фартук, и продолжает промывать зелень.