Рут впервые идет наперекор маме и поднимает вопрос о переезде сама, не думая о возможных последствиях. Кухарка, почему-то, совсем не злится, а принимает предложение Рут, потому что в их комнату хочет поселить свою престарелую мать, но вот муж кухарки злится так сильно, что Рут впервые сильно его боится.
Вечером Рут пугается еще сильнее, потому что мама на нее кричит. Она никогда не повышает на нее голос, но в этот раз ругает ее серьезно. Рут не понимает, что сделала не так, почему мама не хочет убраться отсюда, почему решила осесть в этой ужасной комнате.
Мама долго молчит, а после говорит дочери правду о том, что несколько лет любит мужа кухарки. Рут никогда не осуждает маму, но в этот раз ничего не может с собой поделать. Губы девочки кривятся.
— Рут, милая, так бывает…
— Мама, он же старый! Старый и толстый!
— Сердцу не прикажешь, родная, — только и отвечает мама.
Глаза мамы слишком уставшие, руки ее снова дрожат, под глазами залегают темные круги, но Рут злится. Рут так злится на маму, что уходит из паба посреди ночи, чтобы прогуляться и подумать над всем этим. Она не хочет осуждать маму, хочет только убраться из этой отвратительной комнаты.
Жить с ней дальше, петь по вечерам, смеяться, заводить новые знакомства. Только бы вместе.
Через несколько часов Рут успокаивается и смотрит на ситуацию здраво, поэтому решается вернуться домой и все обсудить с мамой. Поднявшись наверх, Рут открывает скрипучую дверь и входит в их крошечную комнату.
— Мам, — привычно говорит она, закрывая за собой дверь и тянется к выключателю, — я все обдумала и…
Рут замирает, глядя на постель, а затем беззвучно кричит, прикрывая рот ладонями. Ее милая мама лежит на постели, смотрит пустыми, стеклянными глазами в потолок, ее рот приоткрыт, там виднеется распухающий язык.
— Мамочка, — бросается на колени Рут, приподнимая маму за голову.
Волнистый водопад огненных волос так непривычно холоден. Рут замечает на шее мамы отметины от пальцев, но отказывается принимать случившееся. Она обнимает маму, осторожно прижимая к себе. Словно одно ее неверное движение может усугубить то, что уже случилось.
— Мама, — зовет она, тихо глотая слезы, — мам, мам!..
Рут плачет, слезы застилают глаза, она гладит маму по волосам и покачивается из стороны в сторону, прижимая ее к себе.
— Мама, пожалуйста.
В воздухе пахнет металлом и солью. Пахнет грязью и смертью. Рут целует маму в лоб, укладывая на постель, шепчет бесконечным потоком просьбы о прощении и укрывает ее одеялом.
Она хватает мешок, кладет туда мамино платье с фонариками, желтый свитер, нижнее белье, пару мелких вещей, после чего закидывает его на плечо и открывает окно. Задержавшись на мгновение, Рут впервые чувствует, как щеки стягивает от застывших слез, после чего возвращается к постели, целует маму в последний и раз и опускает ей веки.
— Я тебя люблю, — шепчет она. — И я выживу, клянусь тебе.
Выпрыгнув из окна, Рут идет по темноте вдоль границы Дистрикта в сторону вокзала и, дождавшись утреннего товарного поезда, запрыгивает в вагон. Два часа пути из возможных четырех Рут не может перестать плакать, скорбь разрывает ее, боль кромсает ее на куски.
Она знает, что ее маму убил муж кухарки, не намереваясь так просто ее от себя отпускать, но несмотря на все это, винит в смерти мамы себя. Если бы она не заговорила о переезде, ничего бы этого не случилось.
Мама была бы жива.
Эта гиря посмертно вешается на сердце одиннадцатилетней девочки.
Она прибывает в Пятый Дистрикт к восьми утра, выскакивает из вагона и тихой поступью кошки пробирается из вокзала в город, не привлекая к себе ненужного внимания. Рут сразу идет к окраинам, чтобы не вызывать подозрений, и пытается отыскать себе любую работу.
Всю скорбь она хоронит в себе, потому что обещала маме выжить.
Работы не подворачивается ни в первый день, ни во второй. Она заглядывает во все заведения общественного питания, но ее шугают оттуда чуть ли не метлами, потому что она грязная и неопрятная. Одна женщина даже говорит, что нужно все тут помыть, потому что «не иначе, как у этой девчонки вши!»
Рут голодает, спит на улице, мерзнет и понимает, что ее жизнь действительно кончилась. Она не сдерживает обещание, данное матери, и от этого становится так больно, что слезы сами текут по щекам.
— Кто здесь? — открывается дверь одного из крохотных частных домов.
Рут закрывает рот ладонью и поджимает ноги, прячась в тени угла дома.
— Чего ты вылез на улицу в середине ночи? — слышит Рут второй мужской голос.
— Да я услышал, что тут скулит кто-то.
— Брось, — цокает собеседник. — Собака какая-нибудь…
— Дай фонарик.
— Дулио…
По голосу становится слышно, как вся эта затея в середине ночи раздражает второго парня. Рут все еще держит ладони на губах и надеется, что они оба уберутся обратно в дом, но через пару мгновений появляется свет от фонарика, и у Рут холодеют от испуга конечности, когда луч останавливается на ней.
— Говорил же, — хмыкает первый.
— Вот это чуйка у тебя, — присвистывает второй. — Паршивая, нет?
Рут часто моргает, глаза слезятся от яркого света, лиц парней она не видит. Второй собеседник какое-то время молчит. Рут только чувствует, как луч фонарика бродит по ее телу.
— Отмоется, — наконец отвечает он. — Тощая, несовершеннолетняя, спрос большой. Заноси.
— Я?
— Не я же! — шикает на него тот, кого назвали «Дулио». — Билли, не беси меня. Сразу в ванную ее, потом накорми, я спать.
Свет гаснет, когда Дулио уходит в дом. Перед глазами Рут пляшут зайчики, а прямо возле нее стоит второй парень. Он присаживается перед ней на корточки.
— Привет.
Его голос такой мягкий и добрый, что всенепременно хочется услышать, что он скажет дальше.
— Меня зовут Билли. Я помогу тебе, хорошо? Доверься мне.
Он протягивает вперед руку. Рут так сильно хочется верить, голос Билли располагает к доверию, к тому же, выхода у нее сейчас просто нет, поэтому она вкладывает свою руку в ладонь Билли и позволяет тому привести себя в дом.
Ей позволяют помыться, Билли кормит ее и отправляет спать. Говорит, что расскажет все утром. Рут не называет ему своего имени, не произносит при нем ни слова, но верит ему. Утром она рассчитывает снова увидеть Билли, но видит лицо незнакомое.
— Встань.
Рут не может не повиноваться.
— Как тебя зовут?
— Я…
— Забудь свое имя, здесь у тебя будет другое. Будешь Саванна. Родители есть? Родственники? Друзья? Ищет кто-нибудь?
Рут на все мотает головой из стороны в сторону. Она впервые видит, как Дулио улыбается. Хищно и жестоко.
— Значит, и проблемы нет. Лет сколько?
— Одиннадцать.
— Мужчины были?
Дулио задает вопрос резко и прямо в лицо, Рут заливается краской и снова мотает головой из стороны в сторону.
— За первый раз платят втрое больше, — снова оголяет он зубы в оскале. — К вечеру будь готова, Роуз тебя будет курировать.
Рут ничего не понимает, но Дулио уже уходит, оставляя ее в комнате одну. К ней приходит та самая Роуз — приятная женщина средних лет — и проводит с ней целый день так, будто они сто лет знакомы. Рассказывает что-то, помогает ей подготовиться, моет волосы, расчесывает их, хвалит насыщенный медный цвет.
Рут быстро проникается к Роуз симпатией, не представляя, к чему именно она ее готовит. Вечером Роуз ее не кормит, только ставит перед ней стакан.
— Что это? — не понимает Рут.
— Выпей до дна сразу и все будет хорошо, я обещаю.
Рут верит Роуз и разом выпивает стакан. Она закашливается, в глотке жжет, в глазах выступают слезы, весь пищевод, а затем и сам желудок горит, после чего бешеное тепло расползается по всему телу.
Затем она будет пить этот самогон почти каждый день, а иногда и не по разу, но пока она об этом не знает.