Присел на табурет, достал сигарету и почувствовал, что что-то ему мешает – что-то острое и объемное упирается в ногу. Странно, он даже не заметил, как, убирая со стола, сунул в карман шкатулку. Теперь извлек ее и принялся разглядывать, скорее, от скуки, нежели с каким-то смыслом. …Интересно все-таки, как она открывается? Ведь не литая же она – для этого она слишком легкая… И что-то ведь там есть, внутри… – на дне он увидел овальное клеймо, похожее на те, что ставят на золотых украшениях, – но почему тогда она окислилась?.. – поднес шкатулку к глазам, но не смог разобрать ни одного символа, а лупа лежала в бабкиной комнате. …Потом разберемся, – он поставил шкатулку на подоконник и увидел, как среди листвы мелькнуло цветное пятно. Оно приближалось, периодически, то возникая, то исчезая. Дима не успел сообразить, кто бы это мог быть, когда в коридоре послышались шаги.
На Вале было короткое синее платье, которое она надела позавчера вечером. Тогда оно выглядело нормально, но сегодня совершенно не соответствовало предстоящим событиям.
– Я не опоздала? – она улыбнулась.
Создавалось впечатление, что время сдвинулось, и она просто забежала в гости, как много лет назад, когда они только начинали встречаться. Это ощущение рождало необъяснимый восторг; Дима непроизвольно улыбнулся в ответ. Или улыбнулся он совсем не поэтому, а обрадовавшись знакомому лицу, ведь теперь в его доме хозяйничали чужие, безразличные люди, пришедшие лишь добросовестно исполнить свою миссию.
Диме захотелось обнять жену, словно доказывая служителям смерти… или нет, скорее, самому себе, что жизнь продолжается, и ничто не может ее уничтожить. Смерть – это явление частное, а жизнь – всеобъемлющее… Он осторожно прижал Валю к себе, с удовольствием вдыхая аромат волос, как когда-то в далеком прошлом…
Дверь комнаты открылась, и появились три черных силуэта; у Димы почему-то возникла ассоциация со стаей грифов.
– Все, хозяин. Принимай работу.
Дима нехотя отпустил жену и направился навстречу «грифам». Гроб возвышался на столе. Рядом с ним стояла крышка с нашитым снаружи белым крестом. На фоне этих грубых геометрических конструкций бабка казалась совсем маленькой. Ее тело полностью спряталось в белой материи. Сухонькие ручки с узловатыми пальцами были сложены на груди, челюсть подвязана белой тряпочкой, щеки из желтых стали ровного воскового цвета, а волосы аккуратно уложены, отчего лицо приобрело выражение благородства, которое в реальной жизни оно утратило много лет назад.
– Подвязку потом снимешь. Это, чтоб челюсть пока не отвалилась, – учил старший, любовно поправляя край материи.
Сбоку в гробу стояла маленькая иконка, изображавшая святого с такими же скрещенными руками. Дима не знал, как его зовут, и думал, уместна ли здесь, вообще, икона, но потом решил, что все нормально, ведь в то время, когда бабка родилась, все еще верили в бога.
– Если устраивает, давай рассчитаемся, – старший достал калькулятор и начал перечислять выполненные работы, нажимая кнопочки после каждой фразы.
Диме стало неловко безжалостной конкретики расчетов.
– Короче, скажи сколько, и все! – перебил он.
Старший поднял глаза, и не задумываясь ответил:
– Три штуки, устроит?.. (Сумма показалась Диме непомерно высокой. …Это ж сколько моих газовых плит?.. – подумал он, но торговаться не стал). Вот и ладушки, – старший спрятал деньги, – счастливо оставаться. Автобус будет в двенадцать, так что готовьтесь, чтоб он не ждал, а то сегодня еще троих надо определить к месту постоянного проживания.
Дима взглянул на часы – времени оставалось немногим более часа.
Когда дверь за «грифами» закрылась, и они гуськом двинулись по дорожке, периодически наклоняясь и набивая карманы валявшимися на земле яблоками, Дима оглянулся в поисках Вали. Прошелся по дому, заглядывая в комнаты, но только выйдя в сад увидел ее сидящей на скамейке; сгорбившуюся, глядящую в одну точку у себя под ногами. …Самая трагическая фигура в этом балагане, – подумал он.
– Они ушли? – Валя подняла голову.
– Ушли. Пойдем, расскажу тебе, что надо сделать, а то скоро грузчики придут. Я поеду с ними на кладбище, а ты займись здесь.
– Неужели никого не осталось, кому б она была, действительно, дорога?
– Не знаю, – Дима пожал плечами и уселся рядом. Со свежего воздуха совершенно не хотелось возвращаться в воняющий формалином дом. Они оба, будто оттягивали этот момент, надеясь – вдруг что-нибудь изменится, но время шло и ничего не менялось, и Валя продолжала упрямо смотреть в землю, а Дима курил, откинувшись на спинку и вытянув ноги.