И потому, что мы сегодня идем в театр.
Пойти в это не совсем милое для моей души место – идея Наташи. Она меня таким образом хочет отвлечь от всего горестного, что происходит в жизни.
Придется часика три поскучать! Изображать из себя великого знатока театрального искусства. Ходить с многозначительным видом по фойе. Глубокомысленно читать программку. Сидя в ложе, оглядывать в бинокль сцену. Слушать настройку оркестра. И поглядывать на мощное хрустальное царство люстры, удивляясь, как она до сих пор никому не свалилась на голову. Взирать с нетерпением на алую тяжелую занавесь, когда же она обнажит театральные тайны.
А потом еще долго глядеть на поющих, что-то декламирующих актеров, абсолютно не углубляясь в сюжет. И тайком поглядывать на часы, ожидая конца.
Это, только первое отделение закончилось? Сейчас в буфет пойдем? А потом еще дальше будет? Ого, как долго! Но, чего не сделаешь для культурного досуга любимой девушки!
Актер вышедший во втором отделении напомнил мне отца. Воспоминания нахлынули, и я задумался над его странной смертью.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, я посмотрел налево. На меня глядел чернобородый человек с моноклем на глазу, сидевший через одно место. Другой его глаз презрительно щурился.
Я набычился и уставился на него в упор. Чернобородый отвел глаза. Я вновь смотрел на сцену, не понимая сути действия и вспоминал, где я видел этот взгляд.
Наташа, наклонившись вперед, внимала зрелищу. Ее грудь под пиджаком бурно дышала. На миг она взяла мою ладонь, а я не выдержав, глянул в сторону чернобородого.
На этом месте никого не было!
***
Когда мы вышли в прохладный вечер – крапали легкие капельки дождика.
Мы шли по аллее, вдыхая свежий запах лип, и каких-то пряно пахнущих цветов.
И лишь вдали от сиреневого фонаря, на скамейке, Наташа, наконец-то, разрешила мне поцеловать ее.
Волоокая богиня быстро задышала, а потом, положив голову мне на плечо, спросила:
– Вспомни, какой сегодня день?
Девушки иногда задают самые простые вопросы, тем не менее ставящие в тупик. Поэтому лучше не вдаваться в их смысл.
– Пятница, – говорю я.
– Да сегодня же пятнадцатое число, – многозначительно произносит Наташа, и, наверное, я должен был бы упасть, потрясенный этим открытием…
– Ну и что? – тупо говорю я, глядя на мелькание на далекой трассе веселых огней.
Наташа распахнула свои чудные глаза.
– Год назад мы познакомились с тобой! Ты забыл?
– Ах, да, точно! Действительно, забыл! Как-то из памяти стерлось…
– Подозрительно быстро стерлось, – осердясь сказала Наташа. – И ничегошеньки не помнишь?
Она отстранилась, села прямо, явно обиженно глядя на оранжевый цвет кафетерия, откуда доносилась ритмичная музыка.
Я решил изменить ситуацию.
– Я помню этот момент! Было уличное кафе, вот, то самое, которое сказочно светится вдали. Мне было грустно. А тут явилось чудо, посланное богами! Ты прошумела мимо меня, как ветка, полная цветов и листьев, – решил я блеснуть цитатой из классики, чтобы вернуть внимание девушки.
Она тут же теплее посмотрела на меня.
– Милый, ты красиво умеешь говорить! Если бы тогда не остановил бы меня, словами «не уходите, иначе мне будет так одиноко, я уже влюблен в вас», мы бы сейчас не были счастливы!
И Наташа припала к моей груди, и капельки усиливающегося дождя, сокровенно зашумевшего в листве, смешались с капельками ее радостных слез.
***
Прелести Наташи просто ослепительны, поэтому моим глазам становится легче, когда ее округлое тело, будто вырезанное из каррарского мрамора, прячет под свою сень тонкий халат, расшитый по синему цветущими абрикосовыми ветками.
Спустя время на всю квартиру разносится запах крепкого чая, и мне представляются, что дом мой перенесся в индийский сезон дождей, музыка которого шумит за окном.
Кто-то в свежей ночной дали надрывно поет серенаду, не боясь дождевых струй, и мне кажется, что этот ночной бродяга испортит нам ночь. Но он умолкает в тот момент, когда мы бросаем белоснежные кубики сахара в тонкие персидские чашки, когда- то купленные отцом.
Мы вздыхаем с Наташей облегченно, но тут, откуда ни возьмись, возникает звук скрипки, и Наташа, напрягая слух, разбирает переливчатую мелодию, а потом и вовсе затыкает уши.
– Играет кто-то здесь рядом, через дорогу, – говорит она и вздыхает. – Окно открыто. Эта музыка будоражит меня.
– А меня нет, – говорю я, но все же поднимаюсь с постели, чтобы закрыть окно.
Музыка стала тише, только слышно, как в комнате стучат часы. Мне как-то непривычно в пустой квартире, где я живу с детства, где меня окружала забота матери и молчаливая поддержка отца. Сейчас никого нет, но все время кажется, что вот-вот войдет отец, возьмет с полок одну из своих книг, и привычно пролистает ее быстрыми, гибкими пальцами.