— Распни его, — завопила толпа, гневно потрясая руками и взывая к своим богам поскорее ниспослать на голову крамольника громы и молнии.
— Знаешь, выслушав тебя, я почти готов согласиться с ними, — виноград придавал мне сил и успокаивал появившуюся вдруг дрожь в коленях.
— Тебе не остается ничего другого, ты в Ковчеге, они сейчас, а не твой далекий император управляют тобой, — наглец неплохо чувствовал себя перед лицом судьбы и держался все более уверенно. Пора было поставить нахала на место:
— Подобными речами ты выпрашиваешь помилование, хитрец.
Иисус перестал «смеяться» глазами и растянулся в настоящей улыбке:
— Не распнешь меня, они, — он кивнул назад, на возмущенных столь долгим судилищем соотечественников, — сделают это с тобой.
Сотник, стоявший по правую руку, шагнул вперед, жестом я остановил его: — Под моим началом две тысячи легионеров, выкуривших из нормандских лесов дикарей, пьющих кровь вепря на завтрак и сковырнувших со склонов северных гор их визгливых остроносых обитателей, грызущих камни, отчего зубы их острее римских мечей. Этот сброд, — взор мой повторил траекторию взгляда Царя Иудеев, — ничего не сможет противопоставить воле прокуратора. Поверни я этот перстень, — крупный рубин на указательном пальце взмыл вверх, — и Лонгин утопит площадь в крови иудеев.
Иисус безразлично пожал плечами:
— Я только что именно об этом и сказал тебе, ты в безвыходном положении.
Он начинал раздражать меня, словно не я судья, а стоящий напротив со связанными руками человек, не помогал даже виноград, который я, сам не замечая, начал запихивать в рот горстями. Наконец, прожевав терпкую, сладкую массу, я решил съязвить:
— Из-за нахождения в Ковчеге, не иначе.
Иисус перестал ухмыляться и спокойно подтвердил, не обращая внимания на сарказм:
— Да, хотя в действительности его не существует.
— В чьей действительности? — не смог сдержаться и взревел я (иудеи притихли, как по команде). — Ты либо сумасшедший, либо играешь со мной. Поберегись, говорю тебе, Царь Иудеев, не переступи Рубикон, за коим пустота.
— Представь, кто-то кусает тебя меж лопаток. Как ты увидишь, что там? — нисколько не смутившись, сказал Иисус.
— Мне понадобится зеркало, — выпалил я и, ругая себя за несдержанность, подумав, добавил: — Два зеркала.
— Или чьи-то глаза за твоей спиной, — подсказал обвиняемый, снова улыбнувшись.
— Если нет своих на затылке, — его глаза обезоруживали, и я успокоился, оказавшись полностью под его влиянием.
Иисус хохотнул:
— У Отца Небесного они, скорее всего, есть, согласен, неудачный пример. Хорошо, пусть ты — Целостный Океан, разбиваешь себя на капли, что произойдет?
— Появится множество очень маленьких океанов, — ответил я, подумав, все же он ненормальный, и не более того, не преступник уж точно.
— Верно, по сути, ничего не произойдет, никакого самопознания.
Царь Иудеев развел руками:
— Но если каждую каплю поместить в…
— Амфору, — подсказал я.
— Из глины, — подмигнул загадочно он, — то есть ее форму, не меняя природы.
— Вот для чего нужен Ковчег, — воскликнул я (непоправимая ошибка для судьи и прокуратора), — набить трюм амфорами с морской водой. Глупость какая-то.
— Ковчег, чтобы капли не растворились в Океане, а «собрались» рядом, — тон обвиняемого в мошенничестве на религиозной почве стал нравоучительным.
— Да зачем? Кому это нужно? — раздраженность снова вернулась ко мне.
— Не доводилось ли тебе наблюдать, как срезанная ветка, воткнутая в землю, прорастает древом того же сорта, но совершенно иной формы, а при ловкости и умении садовода, соединяющего меж собой различные виды, новое растение родит и отличающиеся от родительских плоды?
— Твой Бог возжелал своего обновления, перерождения, видоизменения? — я ухмыльнулся, разглядывая невероятного фантазера.
— Самопознания, — поправил он.
— Есть ли на Ковчеге мачта? — спросил я, решив, что пора ставить точку, суд и так затянулся.