Полицейский сделал вид, что не заметил воинственных поз обоих мужчин, и обратился к доктору:
— Сударь, я позволил себе столь бесцеремонно ворваться в ваш кабинет лишь потому, что только что был в клинике и мадемуазель Даниэль просила передать вам, что ваше появление там необходимо: состояние мадам Дроп внушает сильные опасения и требует немедленного медицинского вмешательства…
Но тут, прерывая Жюва, в разговор вмешался Себастьян Перрон:
— Господин комиссар! — громко вскричал судья. — Я пользуюсь вашим присутствием для того, чтобы уличить Поля Дропа в низком и противозаконном поступке — в том, что он похитил и держит под замком ребенка, рожденного от меня Амели Тавернье! Я обвиняю его также в том, что он пытался гнусным образом меня шантажировать! Я обвиняю…
— Сударь, я приказываю вам замолчать!
Эти слова были сказаны Жювом так повелительно, что судья вынужден был подчиниться и прервать на полуслове свою обвинительную речь. Поль Дроп между тем повернулся и, двигаясь как автомат, покинул кабинет. События, одно невероятнее, другого, обрушивались на его голову, и ему начинало казаться, что он живет не наяву, а в каком-то дурном сне.
— Господин Перрон, — продолжал Жюв, оставшись наедине с сановником, — вы слишком торопитесь с выводами. Прежде всего, я хочу вас успокоить: положение мадам Дроп хоть и серьезно, но не настолько, чтобы опасаться за ее жизнь… Что касается вашего сына, то я напал на верный след и смогу сообщить вам нечто существенное скорее, чем вы даже предполагаете… А сейчас послушайтесь меня и уходите отсюда. И ждите вестей от меня.
— Ах, Жюв, Жюв… — бормотал Себастьян Перрон, чей гнев внезапно сменился депрессией. — Если бы вы знали, как я страдаю! Я страдаю и за Амели, которую люблю, и за сына, которого бесчеловечно похитили… Помогите мне, Жюв, и я буду испытывать к вам вечную благодарность!
Судья так ослабел, что Жюву пришлось взять его под руку и осторожно вывести из кабинета…
Какой-то человек с бесконечными предосторожностями поднимался по винтовой лестнице, находившейся в глубине квартиры Поля Дропа. Остановившись пород запертой потайной дверью, этот человек добрые пятнадцать минут пытался ее открыть. Наконец дверь поддалась его усилиям, и комиссар Жюв — а это был именно он — вступил на верхний этаж, куда он уже однажды, не далее как прошлой ночью, проникал, следуя по пятам за доктором Дропом.
Полицейский оказался в небольшом помещении, куда выходило несколько дверей. Он прислушался. За одной из дверей раздавался тоненький голосок, напевавший детскую песенку, У Жюва уже не оставалось сомнений: именно за этой дверью Поль Дроп прятал похищенного ребенка. Надо было действовать осторожно, ибо там же могла находиться и охрана… Бесшумно подкравшись к двери, Жюв резким движением распахнул ее и одним прыжком, оказался в комнате.
Его внезапное появление было встречено двумя испуганными криками, и полицейский увидел двух женщин, сидевших друг против друга. В растерянности они уставились на него, в то время как Жюв, со своей стороны, рассматривал их с не меньшим удивлением. Одна из них была ему знакома: старая Фелисите. Другая женщина была молода, с густыми черными волосами и нежным, почти ангельским лицом.
Жюв немедленно обследовал комнату, заглянув во все углы, шкафы и под диван.
— Где же ребенок? — вскричал он.
— Какой ребенок? — в свою очередь спросила Фелисите.
— Ладно, не валяйте дурака! Куда вы дели ребенка? — настаивал комиссар. Но тут же замолчал и застыл, как громом пораженный.
Если Фелисите смотрела на Жюва как на привидение, вышедшее из стены, то молодая женщина тут же словно забыла о нем. Усевшись перед зеркалом, она стала разглаживать щеткой свои волнистые черные полосы и запела тем самым тоненьким, чистым голоском, который раньше слышал Жюв: «Мы в лесочек не пойдем…» Именно этот голос, принадлежавший молодой женщине, комиссар принимал за голос маленького Юбера.
Он подошел к ней и попытался заговорить, но не получил никакого ответа. Тогда старая Фелисите отвела его в сторону и прошептала ему на ухо:
— Не обращайте внимания, месье… Дельфина не в себе. Она сумасшедшая…
И тут Жюва осенило. У него как будто открылись глаза. Он вдруг понял, почему черты лица молодой женщины показались ему знакомыми.
— Дельфина Фаржо! — прошептал он.
И трагическая история Дельфины Фаржо разом возникла в его памяти, — история, сопряженная с драматическими, кровавыми событиями, с преступлениями и убийствами, некогда совершенными Гением злодейства, ужасным Фантомасом!