— Тогда что мне нужно сделать?
— Вы поедете в Шалон, проведете строжайшее расследование отношений В. с Нишун. Он в долгах?
— Он расплатился, — заметил Вагалам.
— А! — сказал немного удивленный лейтенант. — Хорошо, узнайте, как и почему? Надо уточнить также, что за отношения были у капрала В. с покойным капитаном Броком.
Вагалам, которого особенно заинтересовали последние слова, придвинулся к офицеру и фамильярно похлопал его по колену:
— Скажите же, есть что-нибудь новое об этой истории?
Анри де Луберсак отодвинулся и высокомерно оборвал старика:
— Не суйте нос в то, что вас не касается!
— Хорошо, хорошо… ладно, — оправдывался аккордеонист с виноватым видом.
Анри де Луберсак покусывал усы, Вагалам, украдкой наблюдавший за ним, говорил себе: «Я тебя жду, мой паренек, ты для меня лакомый кусочек, я тебе нужен…»
Предчувствия аккордеониста оказались верны.
— Вагалам, хотите большое вознаграждение?
— Да, мсье Анри. Его трудно заработать?
— Конечно! Естественно…
Вагалам настаивал:
— И опасно?
— Может быть.
— Сколько заплатите?
Не колеблясь, офицер назвал сумму:
— Двадцать пять тысяч.
Вагалам, тоже без колебаний, возразил:
— Не пойдет!
— Тридцать тысяч!
— Черт! — пробормотал старик. — О чем речь?
Еще больше понизив голос, офицер прибавил:
— О потерянном… может быть, украденном документе… распределение строителей артиллерийских укреплений. Документ № 6, относящийся к делам армейского корпуса. Исчезновение документа совпадает, как полагают, со смертью капитана Брока.
Он остановился и посмотрел на Вагалама: последний потирал руки, показывая крайнее удовлетворение, и с веселым видом лепетал:
— Женщины! Всегда женщины! Ах, эти проклятые девчонки!
Потом, став серьезным, он объявил:
— Господин Анри, я найду это для вас, но… это будет стоить пятьдесят тысяч.
— Ничего себе! — сказал лейтенант, подскочив.
— Ни су больше! Ни су меньше! Пятьдесят тысяч!
Анри де Луберсак поколебался еще секунду.
— Хорошо… договорились… сделайте это поскорее! Прощайте!
Глава 8
ПЕВИЦА ИЗ КАФЕ-ШАНТАНА
— Иди сюда, Леонс! Не занимайся штатскими!
— Вон, комик!
— Нишун! Нишун! Нишун!
Гул голосов все нарастал.
В маленьком концертном зале Шалона царило возбуждение. В зале не только не было ни одного свободного места, но, несмотря на то, что дело происходило в среду, собралась самая смешанная публика. Здесь были штатские и офицеры, и, конечно, соседство мундиров и рабочей одежды порождало известные трудности.
Кафе-шантан в Шалоне не был роскошным концертным зданием. Построенный на окраине города, в обычное время он посещался солдатами, счастливчиками, получившими увольнительные, которые после классического обхода винных лавок и пивных с женщинами регулярно попадали на грязные берега этого провинциального Эльдорадо.
Теперь все собрание выкрикивало одно имя:
— Нишун! Нишун! Нишун!
Нишун была звездой труппы. Довольно красивая девушка, которая, что редко бывает в таких местах, пела почти правильно и всегда исполняла популярные песенки, так что публика могла подпевать ей хором.
Нишун каждый вечер доставались возгласы одобрения и аплодисменты. Дай зрителям волю, и певице пришлось бы с восьми часов до полуночи одной занимать сцену.
— Иди! — кричал за кулисами режиссер. — Ты готова, Нишун? Иди скорее на сцену!
— Требуют меня?
— Они все разнесут, если ты не появишься!
Нишун пробежала по лестнице, соединявшей второй этаж, где были уборные артистов, со сценой и, как послушная девочка, еще не отдышавшись от бега, вышла из-за кулис. При виде нее буря криков зрителей начала стихать. Лишь неутомимые крикуны, видя во всем этом хорошее развлечение, все еще надрывали горло, требуя ее пения.
— Ну так что? — бросила она им. — Вы хотите только меня?
Ее было не слышно в еще бушующем гаме, но видно было, что она что-то сказала… В конце концов, она была уже здесь. Солдатский партер мгновенно начал успокаиваться.
На пианино зазвучали два первых такта вступления, и Нишун, подбоченившись, начала свой куплет. Во время пения артистка всматривалась в публику, улыбаясь тем зрителям, которых близко знала.
Однако Нишун в этот вечер была, по-видимому, не в лучшей форме, потому что, приступая к третьему куплету, она вдруг забыла начало, помедлила секунду и, не останавливаясь, запела четвертый. Неважно было, что песня теряла смысл: публика этого даже не заметила и устроила горячую овацию.