Она брела по пустынной дороге, несмотря на препятствия, которые встречались на ее пути, словно удерживая от безумного предприятия, мешая достичь цели. Под хрупкой внешностью утонченной парижанки в Бобинетте скрывался отважный дух. Она умела принимать решения и выполнять их. Это не значило, однако, что отважная «цыганка» ничего не боялась. Напротив, она была подавлена темнотой этой ужасной ночи. Ей казалось, что в пустоте огородов, раскинувшихся справа и слева от нее, слышатся время от времени мрачные звуки, и это бросало ее в дрожь.
И потом, чего хотел от нее Вагалам? Бобинетта даже не знала толком, кто он такой. Но она была умна и не могла не заметить некоторых совпадений, некоторых деталей, которые заставили ее почувствовать, допустить, как вполне возможное, что загадочный аккордеонист — не кто иной как… Фантомас!
Фантомас!
Три мрачных слога неопределенной и страшной угрозой звучали в ее измученном мозгу. Ко всем уже известным ей тайнам, ко всем тем, которые она еще только предчувствовала, прибавлялась неизвестность этого свидания и переполняла ужасом ее сердце.
Вагалам назначил встречу на дороге из Ско, чтобы передать ей деньги, отправить ее за границу, сделать недосягаемой для полиции… Правду ли он ей сказал? Таковы ли в действительности были намерения бандита?
Размышляя и быстро шагая вперед, Бобинетта подняла голову, пытаясь сориентироваться. Накануне, из страха заблудиться и не успеть на свидание, назначенное ей Вагаламом, она отправилась по дороге из Ско и познакомилась с местностью, где следующей ночью должна была встретиться с ним. Теперь она могла сообразить, что находится уже недалеко от километрового столба, таинственного конечного пункта своей ночной прогулки. И вдруг Бобинетта почувствовала новый приступ страха.
Слева от дороги, окаймленной большими деревьями, которые зимой, без листвы, казались призраками, она увидела что-то темное, какое-то черное — чернее ночи — пятно. Что это такое? В ту же минуту в ночи раздался странный крик, долгий, мрачный, глубокий, несущийся будто из ада, ворчанье, зов, — она не могла найти ему названия… Она остановилась, дрожа, заледенев от ужаса, с бьющимся сердцем. Может быть, ей послышалось? Бобинетта замерла, не осмеливаясь сделать хоть шаг.
Вдруг, сквозь порыв ветра, со свистом пробежавшего по деревьям, она услышала ясный, сухой, повелительный голос Вагалама.
— Иди же, дуреха! Почему ты остановилась?
Бобинетта сделала над собой усилие и шагнула вперед; через несколько секунд она подошла к Вагаламу и спросила:
— Вы слышали?
Она не могла успокоиться, вспоминая о таинственном, поразившем ее, звуке.
Вагалам пожал плечами.
— Слышал, — ответил он, — ветер воет, дождь льет, деревья клонятся долу… вот и все!
— Но ведь кричали?
— Кто кричал? Мы здесь одни, Бобинетта, ты одна со мной. Я думаю, ты не испугалась?
— Нет, Вагалам, я не испугалась, но…
— Но ты дрожишь, — докончил бандит с каким-то фальшивым смехом. — Он взял ее под руку. — Иди! Иди в убежище!
И Вагалам повел молодую женщину к темному пятну; Бобинетта все еще не могла определить, что это такое.
— Пойдем сюда, — говорил он, — в таком месте мы никогда еще не разговаривали… а теперь поговорим.
Через несколько секунд они были возле цыганского фургона, стоящего у дороги.
— Твое будущее жилище, — сказал Вагалам, показывая совершенно ошеломленной Бобинетте фургон, — но еще не время отправляться, нам нужно сказать несколько слов, только нам двоим, Бобинетта!
Бандит был с головы до ног укутан в какой-то темный плащ. Бобинетта видела только его силуэт, ей не видно было его лица, спрятанного под широкими полями мягкой фетровой шляпы. Да и это-то она рассмотрела лишь при редких отсветах молний.
Однако она дрожала: она ясно поняла, что в последних словах ее господина крылась какая-то мрачная угроза!
— Что вы хотите сказать? Что вы мне приказываете?
Вагалам сделал несколько шагов вперед, потом вернулся и стал прямо перед молодой женщиной, прислонившейся к цыганскому фургону.
— Бобинетта, — сказал он, — слушай меня! Слушай меня внимательно! Потому что, клянусь богом, может быть, это последние слова, которые ты слышишь! Скажи мне, что может быть более презренно, более низко, более отвратительно, более постыдно, чем предательство, расставленная западня? Мышеловка, приготовленная для того, кто всегда был твоим другом и защитником? Скажи, Бобинетта, кто более ненавистен, чем Иуда, предающий поцелуем? Скажи мне, Бобинетта, кто менее достоин жалости, чем преступник, выдающий своего сообщника? За деньги, за безделушки, или из страха, или чтоб спасти себя?