Не успел Фандор сообразить, что произошло, сделать хоть один жест, как почувствовал, что его схватили, сначала закутали в покрывало или какое-то большое полотнище, а потом с невероятной грубостью связали, лишив его возможности двигаться.
Таинственные руки надели ему на лицо что-то вроде маски, нахлобучили что-то, вероятно, шляпу, на голову; затем Фандор понял, что его привязывают к одному из столбов, стоявших в мастерской от пола до потолка.
Совершенно ошарашенному журналисту показалось, что он слышит далекий голос:
— Как умерла Бобинетта, так умрешь и ты… от руки Фантомаса!!!
Действительно ли он слышал эти слова? Не галлюцинация ли это, не сам ли он кричал? Ведь Фандор, мысли которого до сих пор были заняты Вагаламом, вдруг подумал о Фантомасе.
Напрасно стараясь освободиться, порвать связывавшие его веревки, Фандор вспомнил о бароне Наарбовеке и, невзирая на возможный риск, крикнул:
— Наарбовек, ко мне!
Ответа не было; через какое-то время Фандор услыхал далеко, очень далеко от себя, приглушенные вздохи. Потом мастерская снова осветилась. Стало все видно! Можно было действовать!
Фандор, глаза которого не были завязаны, хотя лицо покрывала плотная маска (он чувствовал ее прикосновение к своей коже), живо оглядел таинственную мастерскую, где только что произошли такие необыкновенные события. Но перед ним было зрелище еще более потрясающее.
На пороге двери, которую он сперва не заметил, неподвижно, сурово стоял человек, при виде которого Фандор едва не потерял сознание. Ибо он видел уже этого человека, это странное, загадочное, грозное существо, он видел его — о! всего два или три раза в жизни и всегда лишь на мгновение, — но при столь трагических обстоятельствах, в таких необычных случаях, что этот облик навсегда запечатлелся в его памяти…
Без сомнения, это был его широкий черный плащ, его капюшон, его маска…
Перед Фандором стоял Фантомас.
Фантомас!
Журналист сделал отчаянную попытку порвать свои путы. Но, делая нечеловеческие усилия, от которых сгибались его плечи, не сводя глаз с ужасного Фантомаса, Фандор заметил, что неуловимый бандит делает точно те же движения, что и он. Журналист присмотрелся внимательнее и увидел веревки, связывающие ноги Фантомаса, сковывающие его тело!
Вдруг Фандор вскрикнул. Не сон ли это?
Может быть, он спал и проснулся? Не сошел ли он с ума? Да кто же перед ним? Он сам, Фандор, вернее, его отражение в зеркале, стоявшем в нескольких метрах от него. Фандор… у которого был облик Фантомаса!
Глава 33
ПРИМИРЕНИЕ
— Что же вы решили, мадемуазель? Предпочитаете разноцветные кокарды или ленты того же оттенка? У нас есть и то и другое, на выбор, из сатина лучшего качества!
Так как Вильгельмина де Наарбовек колебалась, продавщица из «Дамского рая», которая в этот вечер в доме барона показывала девушке разные товары, продолжала:
— Кокарды разных тонов идут очень хорошо, они забавные, но ленты тоже производят прекрасное впечатление, и они более изысканны.
Чтобы ответить что-нибудь, приемная дочь барона де Наарбовека сказала:
— Пожалуй, я возьму и то, и другое.
Продавщица «Дамского рая» разложила перед молодой девушкой весь ассортимент товаров для бала.
— У нас сейчас есть смешные бумажные чепчики, — говорила она, — чтоб покрывать папильотки; это совсем ново и очень забавно. У нас есть и маленькие саше с рисовой пудрой…
Вильгельмина де Наарбовек, которая, казалось, совсем не думала о выборе аксессуаров для котильона, кратко принимала или отвергала предложения продавщицы. Последняя все больше удивлялась равнодушию клиентки. В конце концов Вильгельмина поняла, что говорит невпопад, с минуту подумала и, наконец, сказала решительно:
— Боже мой, мадам, ведь мой отец, барон де Наарбовек, предоставил вашей фирме кредит на доставку нам костюмов для котильона. Вы лучше меня знаете, что для этого нужно; я прошу вас, выберите сами и пришлите нам счет.
Продавщица рассыпалась в уверениях: мадемуазель де Наарбовек может не сомневаться, никогда еще не было более элегантного, изысканного, богатого котильона, чем тот, который будет у нее. В глубине души продавщица, весьма довольная тем, что Вильгельмина так облегчила ее задачу, удивлялась: почему эта девушка, которая могла выбрать что угодно, совершенно не проявила интереса к котильону и балу, который, вероятно, давали в ее честь?