Ребеккина дочка захотела влезть ко мне на колени.
— И что вы на это ответили?
— Ответила, что ему потребовалось двенадцать лет на то, чтобы сделать выбор, но это даже к лучшему, поскольку я встретила человека, который умеет делать выбор, и сейчас я еду с ним отдыхать. На что он сказал: «Как я могу сделать выбор? Я целиком поглощен главным трудом моей жизни, не требуй от меня слишком многого». А я ему сказала: «Роберт, я никогда от тебя не требовала слишком много, наоборот, я очень мало от тебя требовала, но даже это казалось тебе тяжелым грузом». Позже я получила от Роберта не меньше сорока писем и еще десять телеграмм, но я их даже не распечатывала. Я знала: стоит мне их открыть, как все начнется сначала. Стоит мне их открыть, и он уже не остановится, но всю жизнь ведь так не может продолжаться, правда?
— Правда, — отозвался я.
Я подумал о Мата Хари. Немного помолчав, я сказал:
— У вас чудесная дочурка.
В семь часов вернулся домой ее муж. Он вел за ручку второго ребенка.
Ребекка представила меня:
— Это Харпо Мельман, сын Роберта, одним словом, ты знаешь.
— Да, — сказал ее муж, — я знаю.
Он спросил меня, не хочу ли я остаться ужинать, но я ответил, что, к сожалению, у меня не получится, потому что сегодня вечером я лечу обратно в Рим.
— Кем ты собираешься стать? — спросила Ребекка.
— Фотографом, — ответил я, — но не репортером. Я хочу фотографировать модели.
На прощанье Ребекка отдала мне письма моего отца.
— Держи, — сказала она, — они твои.
Она проводила меня до двери.
— А зачем ты летишь в Рим? — спросила она.
Я заколебался, стоит ли ей рассказывать. Эвелин я ничего не сказал — для чего, кому от этого будет легче? — но в случае с Ребеккой я решил иначе.
— Отец однажды вечером выбежал на пляж в Сабаудиа в плавках и с большим кухонным ножом в руке. Вначале он угрожал отдыхающим на пляже, потом прибыли карабинеры, он накинулся на них. У них не было другого выхода. Им пришлось открыть по нему огонь.
Вот так я стоял напротив любовницы моего отца, которую знал как тетю Ребекку. Больше к нашему разговору мне добавить было нечего. Она вышла замуж и родила детей, мы с мамой переехали обратно в Амстердам, мой отец с кухонным ножом промчался по пляжу в Сабаудиа. Вот что остается от жизни, если подвести под ней черту.
Я шел к Ребекке с твердым намерением задать ей кучу вопросов, но, когда я ее увидел, мне все вдруг показалось бессмысленным. И не потому, что я все уже и так знал, а потому, что понял: никакие ответы уже ничего не исправят.
В ее книжном шкафу я заметил корешок «69 рецептов польско-еврейской кухни».
Прилетев в Рим, я прямиком поспешил в больницу. Медсестры здоровались со мной как со старым знакомым.
— Где ты пропадал? — спросил меня отец.
— Пришлось ненадолго съездить в Амстердам, — ответил я, — мне нужно было увидеться с мамой.
Одна из медсестер остановила меня в коридоре:
— Твой отец просто невозможный. Он все время повторяет, что мы должны придумать что-то в целях рекламы.
Двадцать лет ушло у него на то, чтобы исчезнуть из жизни моей матери, и почти столько же времени он пытался исчезнуть из своей собственной жизни. Чтобы завершить эту операцию, ему в конце концов пришлось прибегнуть к помощи карабинеров.
Похоже, что картина, которую я сам никогда не видел — мой отец в плавках на пляже в Сабаудиа размахивает украденным кухонным ножом, — постепенно вытесняет в моем воображении все прочие образы и воспоминания. Словно какая-то его часть все время бежит по пляжу Сабаудиа, размахивая кухонным ножом.
Я не сказал ему, где я был. Ограничился приветами:
— Все желают тебе выздоровления: Сказочная Принцесса, Пустая Бочка, госпожа Фишер, Эвелин, Йозеф Капано — все они желают тебе выздоровления.
— На что мне их добрые пожелания? — воскликнул Роберт Мельман. — Пусть приедут сюда, если я действительно что-то для них значу. И я все-таки получу льняной костюм от Капано, я дал ему деньги на костюм, после чего он удрал с этими деньгами, а льняного костюма я так и не увидел.
В этот момент вошла медсестра, чтобы сделать моему отцу укол.
— А Дэвид звонил или он опять по горло занят своей собакой?
Инъекция уже оказывала свое действие.
Я отправился к себе в пансион, чтобы позвонить Сказочной Принцессе.
— Эта женщина опять принялась меня изводить, — пожаловалась моя мать. — Пустая Бочка хочет знать, в какой больнице лежит твой отец, похоже, она меня преследует. Почему она никак не оставит меня в покое? Откуда у нее мой телефон?