Я снова вспомнил свой рассказ об эротомане. Писать его я начал давным-давно, но так и не закончил.
На салфетке я черкнул название ресторана. Это было похоже на откровение, некое удивительное откровение.
Если мне не изменяет память, прежде мне никогда не приходилось вести разговор о некрасивых руках. Правда, порой мои собеседники заводили речь о других некрасивых частях тела, но никто никогда еще не говорил со мной о некрасивых руках.
— Если ты сегодня вечером проголодаешься, — сказал я, — приходи в этот ресторан, я бываю там часов с восьми. Даже если тебе захочется всего-навсего печенья или фруктового салата, все равно приходи.
Я поднял пакет. Он оказался тяжелым. Может, статуэтка была отлита из бронзы?
— Чао, — крикнул я от двери.
Мое прощанье трудно было назвать вежливым или изящным. Но я опасался, что разговор о некрасивых конечностях чересчур затянется.
В такси, по дороге домой, стремясь отогнать посторонние мысли, я погрузился в размышления о романе между метеорологом и пожилой дамой.
За несколько месяцев до этого у меня брал интервью один немецкий журналист. Это был последний раз, когда у меня вообще брали интервью. Журналист распечатал на машинке заготовленные заранее вопросы. Похоже, он был из породы тех, кто ничего не оставляет на волю случая. Он провел основательную подготовку и заранее знал, что я ему отвечу, — ему хотелось только еще раз в этом убедиться.
Под конец журналист воскликнул:
— Да вы просто душка!
Он готов был меня расцеловать. Спрятав свой кассетный магнитофон с микрофоном, он закурил и вдруг ни с того ни с сего спросил:
— А вам, вообще-то, интересна власть?
Я взглянул на пепельницу, на пачку сигарет, потом на его руки.
— Власть, — задумчиво повторил я, — да, думаю, что да. А кому она неинтересна? — И тонко улыбнулся, словно сомневаясь в собственных словах, возможно даже опровергая их.
— Власть — это обоюдоострый меч, — сказал журналист и протянул мне руку, — но вы не побрезговали бы его носить?
— Я вообще не из брезгливых, — ответил я и исчез из его жизни.
Вернувшись из Музея естественной истории домой, я подошел к своему книжному шкафу. Посмотрел на верхнюю полку, на которой стояли мои собственные книги, включая переводы. Обычно мне приятно видеть их корешки, но теперь у меня возникло такое чувство, какое появляется при виде материальных свидетельств любовной истории, оставшейся в далеком прошлом, например, при виде открытки, которую вы кому-то написали, но бог знает почему не отправили. Слова, написанные на открытке, вдруг начинают казаться вам ужасно пошлыми, и вы не понимаете, как вы могли так выражаться.
Она пришла, когда я уже перестал ее ждать. Чтобы создать иллюзию, что я хоть как-то забочусь о своем здоровье, я расправлялся со своим десертом, фруктовым салатом.
Статуэтку, как была, в пакете, я оставил дома возле открытого камина. Не то чтобы я собирался ее сжечь — просто мне показалось, что благоразумней ее не распаковывать. Моя жена больше меня сведуща в таких делах. Она мне регулярно повторяет: «Напиши в знак благодарности записку, хотя бы одну строчку, — и все будет в порядке».
Впрочем, тот период, когда мне дарили подарки, по счастью, миновал. Наступил период строгих внушений и вторичных напоминаний о платежах. Статуэтка, сделанная страдающей псориазом скульпторшей, вряд ли могла что-либо изменить в сложившейся ситуации. Собственно, свою жизнь я мог бы разбить на периоды, например период ночного магазина, период лотерейных билетов.
Ребекка вымокла до нитки.
Я попросил официанта принести полотенце.
— Сначала немного просуши волосы, — посоветовал я ей.
У нее были волосы, задерживающие дождь. Мои волосы тоже задерживают дождь.
— Ты всегда ешь один? — спросила она.
— Что ты имеешь в виду?
— Но у тебя ведь есть жена.
Она произнесла это таким тоном, будто не верила мне, будто я придумал себе какую-то жену.
— Да, — сказал я, — но она часто подолгу пропадает на работе.
— Тебе это, наверное, неприятно?
— Конечно, но ничего не поделаешь. Ну вот, теперь твои волосы посуше.
Она сердито на меня взглянула.
Я спросил, не хочет ли она чего-нибудь съесть.
— А что у них здесь вкусное?
Я посоветовал ей взять ризотто.
Она заказала порцию ризотто.
На следующее утро после того, как моя будущая жена осталась у меня ночевать (из-за того, что ее соседка-курилка устроила маленький пожарник), я спросил: