-Заедем за хлебом?- спрашивает он.
Тесть начинает хохотать, весьма удивляя водителя.
Наконец они оказываются дома, и дочь выбегает из дальней комнаты и бросается к нему, вся зареванная.
-Анечка,- удивляется он,- ты же у меня уже большая девочка. Ну что ты?
Теща смотрит на него немного виновато.
-Никак не могла успокоить. Я же говорила, Младшая, с папой все в порядке. Ты же сама по телефону разговаривала,- она качает головой.- Поди нас, женщин, пойми.
-Простите, что праздник испортил.
-Вот еще, испортил! Я такой стол накрыла, пока вы ехали,- весь отчет она выслушала по телефону, поэтому сейчас ни о чем не спрашивает.
-Мы с хлебом,- говорит тесть и опять хохочет.
Сейчас, по пути домой, он отчего-то вспоминает этот случай. Это было или нет?- думает он. Нога тогда срослась хорошо, попеременно он избавился от гипса, костылей, эластичного бинта и тросточки. Больше нога его не беспокоила. До этой минуты. Он вдруг начинает заметно хромать, снова чувствует эту тупую ноющую боль- так болело, когда нога уже срасталась. Говорят, так болит даже ампутированная конечность. И он точно знает, что так болит даже ампутированная жизнь.
Посмотри теперь на его квартиру. Она может показаться довольно- таки милой, даже уютной в каком-то смысле. Но это, если не смотреть на нее его глазами. А так- все, вроде бы, в порядке, ничего не разбросано по комнатам, не валяется где попало, все прибрано. Относительно, конечно. Пыль скапливается по углам, на поверхностях вещей и на полу в большей части квартиры. В две из трех комнат он и вовсе не заглядывает, обитая только в одной- самой маленькой. В общем, сразу понимаешь, что это жилище одинокого человека. Это понятно и ему самому. Он не любит здесь бывать. Он боится здесь бывать. Это похоже на пытку, каждый раз наблюдать отсутствие чего-то на своих привычных местах или наблюдать что-то лишнее. Больше всего пугает именно отсутствие того, что здесь должно быть и чего нет. Он никогда не привыкнет к своей квартире, и, если бы мог, уже бы избавился от нее, но, видимо, живет еще в нем слабая надежда. Вдруг однажды он проснется и...
Но он уже продал машину, гараж и дачу. На какое-то время денег хватит, ведь он и с работы уволился. Как он мог продолжать работать?
Тебе стоит знать, что он не совсем нормален. Да что там, он совершенно безумен. Всю жизнь он был немножко инертным, скорее ведомый, чем лидер; теперь он растерян, он загнан в угол, он раздавлен. С другой стороны, безумен или нет, при всех своих сдвигах психики, он же как-то держится до сих пор. Если это можно так назвать.
На столе в маленькой комнате лежит книга. Строго говоря, это не книга, а обычная общая тетрадь с листами на спирали. Но у нее есть название: "Практика Чарльза Дарвина". С месяц назад он сам вывел заголовок на титульном листе. Иногда делает какие-то записи, словно ведет дневник или пишет письмо. Или книгу. Но это не то, не другое и не третье. Чаще всего это просто бред, выплеснутый на бумагу. Его личный кошмар.
Сейчас, после долгого и трудного пути домой, в тишине и пустоте своей чужой квартиры, он садится за стол, включает настольную лампу, открывает тетрадь, перелистывает, сидит неподвижно, потом пишет: "Каменева, ты сука". И ниже: "Я должен услышать, что она сама скажет".
Первая запись в его "книге" такая: "Мутации происходят случайным образом, но эволюция не случайна и имеет своей целью наилучшую приспособляемость, направленную на выживание видов. Старик Дарвин был прав. Что-то движется все время, природа слепо перебирает варианты, пробует, отбрасывает, снова пробует- все это абсолютно хаотично, но, при всем, не выходя из некоего русла, следуя определенным вектором. И на любом этапе неизвестно, кто выживет, а кто нет. И куда деваются те, кто оказался отброшен? Почему они просто исчезают? Кто их изымает из мироздания? И где их искать? Что мне делать?"
Теперь он и сам не может вспомнить, почему прицепился именно к Дарвину и какими путями двигалась его мысль, когда решил записывать все происходящее. Позже он выразил свои сомнения: "Причем здесь Дарвин? Разве это эволюция? Может, квантовая физика даст ответ? Параллельные вселенные существуют? Черт, откуда я знаю!? Мне нужно искать что-то конкретное. Я, кажется, догадываюсь, где".
И далее: "Ходил к ним. И в самые первые дни тоже, не знаю, сколько раз. Это что, шутка? Никого не застал. Допускаю, что адрес может быть совсем другим, но все равно нужно убедиться. Поищу в сети... Она существует. Не так уж сложно было найти. Сначала отчаялся, а потом вспомнил девичью фамилию. Вот как... А его нигде нет, вообще нигде. У меня плохое предчувствие. Попробую обойтись без интернета. Нужно проверить газеты за тот год- что если моя догадка верна? Я боюсь".
Некоторое время спустя появилась такая запись: "Результаты поиска: "Семьи Федоровых, Каримовых и Каменевых выражают глубокие соболезнования семье Томиловых всвязи с безвременной кончиной любимого сына Виктора. Скорбим вместе с вами." Черт, черт, черт! Как же так!? Как ты мог! Восемьдесят третий год! Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты!"
Последующие записи становились все более бессвязными, отрывочными и бредовыми.
Есть у него один друг, с которым он не виделся почти два месяца. С ним все в порядке, насколько он знает. Но в тот последний раз, когда они виделись, Валерий так и не смог открыться. Хотел, но передумал в итоге. Смотрел на его жизнь, слушал его истории, и все больше поражался дикости, невозможности происходящего. Так и не стал ничего рассказывать, прекрасно понимая, что, в сложившихся обстоятельствах, ему прямая дорога- в психушку. Нет, друг, конечно, не сдаст, но и видеть недоумение и страх в его глазах было бы невыносимо.