Вся жизнь — лишь обратный отсчет до смерти. Терпимой такую жизнь делает одно: большинство людей не знает, когда именно часы доберутся до этого мгновения, и потому предпочитает думать, что подобного с ними не произойдет. Но сегодня часы контролировал Вайнстен Джонс. Когда стрелка приблизится к нулю, он произнесет что-нибудь глубокомысленное, или ироничное, или просто банальное, нажмет кнопку, и, прежде чем инженеры наконец поймут смысл сказанного, чего, как он надеялся, не случится, Вайнстену Джонсу настанет конец.
В его жизни уже была ситуация, когда он контролировал отсчет, но тогда на него не смотрел весь мир. Тогда он упирался взглядом в дуло собственного пистолета и пытался заставить себя нажать на спусковой крючок. Но его католическое воспитание победило. Он никогда по-настоящему не верил в загробную жизнь, но, если она все-таки осуществится, сама идея о том, чтобы обречь себя на нечто худшее, чем настоящее, была достаточно пугающей, чтобы заставить его с неохотой продолжить свое существование. Продлить для того, чтобы все-таки найти способ, с которым не смог бы поспорить даже его преподаватель богословия.
И он нашел такой способ, став добровольцем этой миссии. Это была, наверное, единственная работа во всей Солнечной системе, для которой суицидальные наклонности являлись преимуществом. Вместо того чтобы застрелиться спьяну, он станет героем, который сражается во благо человечества. Ура Вайнстену, отважному первопроходцу!
Кто-то должен был делать подобную работу, потому что теоретически эксперимент действительно мог завершиться успехом, и тогда человечество действительно могло обрести очередное благо. Ну, а если человечество не обретет его сегодня, что ж, техники, наверное, извлекут какую-нибудь пользу из очередной неудачи. Хотя и ходил мерзкий слушок насчет того, что они уже сдались и просто вносят в систему произвольные изменения.
В любом случае, стать N+1 неудачей — вполне приемлемый способ для того, чтобы уйти из надоевшего мира. Чем (кроме того, что Вайнстен был рад этому) такая смерть отличается от смерти солдата, подорвавшегося на мине?
Вайнстен должен был умереть через долю секунды после того, как нажмет кнопку. Все так думали, поэтому никто не торопил его. Неважно, сколько времени он потратит на предполетную проверку, поскольку корабль мог стартовать в любой удобный для Вайнстена момент. Важно было только одно — не погибнуть глупо, проморгав показания какого-нибудь прибора.
Поджаренные пилоты стоили дешево. А корабли — нет.
Теперь, когда он был по-настоящему и публично обречен на смерть, он мог подождать. Пусть корабль убьет его своим собственным мистическим способом, как это произошло с предыдущими пилотами. По крайней мере, все считали их мертвыми.
С технической точки зрения, пилоты просто пропадали. Сначала пропал весь корабль. Первый созданный человечеством корабль, способный перемещаться быстрее скорости света, был запущен куда-то в сторону Сатурна… и не вернулся из гиперпространства.
Тот корабль назывался «Стремление». Когда то же самое произошло с его преемником, Космическое Правительство приказало заменить пилота на компьютер. Что ж, компьютер успешно доставил клетку с мышами до Сатурна и затем вернул их обратно. Живыми и ничего не помнящими о своем эпохальном путешествии. Саламандры, золотые рыбки, попугаи — все возвращались успешно. С собаками и кошками результат предсказать было нельзя. А люди всегда исчезали. Когда человеку доверяли управление кораблем, дорогостоящие аппараты исчезали вместе с ними: «Смелость», «Гончая», «Санта Мария», «Победа», «Магеллан».
Нынешнему звездолету никогда не давали официального имени, но техники называли его «Седьмой». Как бы «Мария Целеста-7». Вполне подходящее название, поскольку этот корабль, как и его тезка, имел обыкновение возвращаться без экипажа. Однажды на борт посадили двух людей, просто чтобы проверить — вдруг это поможет? Не помогло.
Нынешний корабль не прозвали «Мария Целеста-7» только потому, что Космическое Правительство устало терять звездолеты. Теперь «пилотами» именовали всего-навсего почетных пассажиров. Вся работа Вайнстена, кроме привлечения к себе внимания толпы, собиравшейся уж, скорее, по традиции, заключалась в том, чтобы нажать кнопку запуска. Последующие действия выполнялись автоматически. Если дела пойдут по отработанной схеме, аппарат действительно вернется из гиперпространства — без Вайнстена. Корабль обладал программой автоматического возвращения, которую можно было активировать с большого расстояния. Может, прыжок до Сатурна действительно кратчайший из всех возможных для квантового двигателя, но, для того чтобы вернуть корабль обратно на Землю, все равно потребуется много времени.
Так что эта программа была худшим вариантом шутки про плохую и хорошую новость. Хорошая новость: путешествия быстрее света возможны. Плохая: только для мышей или трутней. Не очень похоже на золотой век первооткрывателей.
Теоретически Вайнстен мог повернуть назад в любой момент, вплоть до последнего. Однако психологи были уверены: не повернет. После первой полудюжины исчезновений стать пилотами хотели только самоубийцы или искатели славы, и отбор производился чрезвычайно тщательно, чтобы никто не дрогнул на старте. Единственное, чего боялся Вайнстен, это боль, но он решил для себя, что если она и возникнет, то не продлится долго. Его непосредственный предшественник опасался того же самого и потому прихватил с собой на корабль ингалятор, заполненный снотворным. За секунду до того, как парень нажал кнопку запуска, огромная доза псевдокодона устремилась к его мозгу. Странно, но этот человек стал единственным, кому удалось перенести полет. Впрочем, ненадолго. Он едва сумел дотянуться до кнопки запуска, затем наступила кома, и к тому моменту, когда автомат вернул его обратно, пилот был уже давно мертв.
Вайнстену было интересно, какой опыт извлекли инженеры из этого случая. Он знал, о чем думали в Центре управления полетом: перед тем как пустить на корабль, его подвергли проверке настолько дотошной, что она сделала бы честь любой тюрьме строгого режима. Черт возьми, наверное, именно тюремных специалистов здесь и использовали.
А гиперпространство отнеслось к умирающему пилоту так же, как и к хомяку. Это должно было что-то значить.
Обратный отсчет подходил к концу. Все системы запущены, и корабль готов к старту — если только это понятие можно применить к беззвучному мгновенному исчезновению с лунной орбиты.
Настало время для ироничного или банального комментария. «Один огромный шаг», и все такое. Только он был N+1 пилотом, и никто не слушал его, кроме Центра управления полетом, где все это уже слышали много раз.
Поэтому Вайнстен не собирался говорить много. Психологи уже заставили его проиграть в мозгу эту сцену бесконечное число раз, журналистов гораздо больше интересовало, как пишется его имя, и сейчас, когда момент наконец настал, все остальное казалось немного глупым.
— Пока, — бросил он и нажал кнопку.
Какое-то мгновение ничего не происходило. А потом гипердвигатель начал вращаться в невидимом измерении.
Еще миг казалось, что ничего по-прежнему не меняется. Затем звезды моргнули.
Вселенная внутри корабля разделилась. Внезапно возникло множество Вайнстенов.
— Как странно, — сказали они друг другу.
Затем время вновь сместилось, и они влились в мета-сознание, большинство частей которого никогда не слышало о «Марии Целе-сте».
— Не будь таким сопляком. Это совершенно безопасно. Вайнстену Первому было шесть лет, он сидел на причале, бросал в воду плоские камешки и наблюдал, как волны расходятся в разные стороны. Стояла жара, и озеро Озаркс было таким же сонным и апатичным, как Вайнстен — темное зеркало, отражающее все и ничто; вода, непроницаемая, как и тот кофе, который готовила мать Вайн-стена.
— Давай, — сказал еще раз его кузен Олсен. Он застыл на краю причала, согнув колени, готовый к прыжку. — Ты же умеешь плавать.