— Славянская культура? — нахмурился Вильгельм.
— Не совсем так, ваше величество. Скорее, славяно-европейская. Русские органично и с изумительной быстротой впитывают лучшие европейские достижения. Дайте им волю, и они скоро обгонят нас во всем.
— Что же делать? — задумчиво спросил Вильгельм.
— Ваше императорское величество! Если воевать с Россией, то сейчас. Через годы это будет уже бессмысленно. И даже невозможно.
— Воевать? Сейчас? — почти весело переспросил Вильгельм и подкрутил рукой правый ус. — А какой мы найдем повод?
Советники промолчали. Но по лицам их было видно — да любой!
Маргарита и мастер
В начале 1914 года писатель Герберт Уэллс осуществил наконец давно задуманное путешествие — отправился в Россию, в ее столицу Санкт-Петербург. Его поразила гармония города, его архитектурная музыка, отблески солнца на золотых куполах и шпилях, роскошь магазинов на Невском, беспечность весьма прилично одетой толпы. Он отстоял службу в Исаакиевском соборе, его глубоко задел своей загадочной красотой храм Спаса на Крови. Ему рассказали о бомбе, которая разорвала императора Александра II, прямо тут, на набережной Екатерининского канала. Император ехал в скромной карете, практически без охраны. Первый взрыв не задел царя. Вместо того чтобы крикнуть кучеру «Гони!», он остановил его и вышел посмотреть, не пострадал ли кто. И тогда юноша по фамилии Гриневицкий кинул вторую бомбу прямо под ноги императору.
За что убили царя, который отменил рабство и даже учредил суд присяжных? По мнению террористов, он делал это слишком медленно. К тому же они ненавидели самодержавие, даже в его мягкой форме. Эти странные молодые люди были уверены, что мстят за народ. Знали ли они народ? Понимали ли его? Себя, во всяком случае, они называли то ли народниками, то ли народовольцами. Скорее всего, им хотелось власти. Они желали сами сесть на место царя и начать преобразования. Какие? Тут у них в голове был туман. Бессмысленный розовый туман. И, к сожалению, с кровавым оттенком.
Уэллс внимательно слушал и кивал. Серьезное его лицо иногда оживляла чуть грустная улыбка. В его родной Англии тоже убивали королей. В историческом плане ему это было и знакомо, и понятно. Впрочем, в Англии этого не случалось давно. Соединенное Королевство примирилось со своей монархией, умело ограничило ее и даже видит в ней некий смысл и красоту. Люди буквально подружились с королями и королевами. Это не мешает стране процветать. И писатель не мог вообразить, что должно произойти, дабы на его родине подобные убийства повторились. А вот Россия? Сейчас страна выглядит на подъеме. Но что будет завтра? Про себя он держал одно определение Российской империи, но вслух его не произносил — «страна с полуазиатским населением». А это, как он понимал, довольно тягостный фактор. Отсталый народ, темный. Поверья его диковинные. А может, и просто дикие. Что там закипает на дне его жизни? Кто знает?
Зато высокая культура поражает блеском, выдумкой и силой! Он побывал в опере, слушал несравненного Шаляпина в роли царя Бориса, на другой день с интересом рассматривал коллекции Императорского Эрмитажа. В дружеской обстановке прошли встречи с местными литераторами. Они были на редкость предупредительны и не скупились на похвалы. А Уэллс цепко присматривался: кто из них хотя бы отдаленно был способен на духовный подвиг Марка Каренина, героя его последнего романа?
Примерно в эти же дни в Северную столицу впервые прибыла девятнадцатилетняя девушка Маргарита Воронцова. Петербург ее тоже поразил, но интересовали ее в первую очередь не здания, а люди. Крупные, знаменитые, творческие. Ей хотелось вращаться в их кругу. Приехала она в тайной надежде ближе познакомиться с Александром Блоком, с которым у нее были две мимолетных встречи в Москве. Она жадно перечитала все сборники его стихов, многое запомнила наизусть. «Никогда не забуду (он был или не был — этот вечер): пожаром зари сожжено и раздвинуто бледное небо, а на желтой заре — фонари. Я сидел у окна в переполненном зале. Где-то пели смычки о любви. Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, Аи». Черная роза в бокале вина! Пронзительный образ. До дрожи. А вдруг он и ей пошлет что-нибудь такое! Не розу, так орхидею. Вот это было бы да! В своих мечтах она читала эти строки, читала выразительно, страстно, в каком-нибудь потайном, романтическом уголке, может быть, и на желтой заре, но главное — самому автору. А он, разумеется, от этого приходил в восторг.