В ноябре 1916 года недавно назначенный премьер-министр Александр Федорович Трепов обратился к генералу Мосолову с просьбой встретиться с Распутиным, чтобы понять его нынешний взгляд на войну, а также с целью добиться его согласия на отставку министра внутренних дел Протопопова, который не только безобразно вел свое дело, но противодействовал здравым переменам в кабинете министров. Царица и Распутин были за Протопопова, поскольку тот изображал из себя бесконечно преданного трону царедворца. Трепов, которому министр внутренних дел буквально связывал руки, в этой насыщенной интригами обстановке призвал на помощь Мосолова. Генерал согласился, но разговор с царским фаворитом получился у него заметно шире задуманной темы.
Встречу устроили в квартире баронессы Веры Мейендорф, которая пригласила Распутина на обед, а Мосолов будто бы должен был нагрянуть случайно. Распутин уже с удовольствием закусывал, залезая в тарелки руками, когда вошел генерал, на лице которого тенью мелькнуло отвращение.
Распутин сразу все понял, он вытер руки салфеткой и сказал хозяйке дома:
— Верочка, выведи нас с Мосоловым в твою спальню, не приехал же он смотреть, как я буду есть.
Распутина и генерала провели в спальню.
— Что ты хочешь мне сказать? — «Старец» пристально смотрел на генерала.
Тот ответил для начала, что недавно приехал из Могилева, из вагона царя, и хочет знать, что «старец» думает о войне.
— Хочешь испытать, не хлопочу ли о замирении? — спросил Распутин.
— Безусловно, мне это интересно.
— Погоди, а сам-то что думаешь об этом?
— До войны я был за дружбу с немцами, — ответил Мосолов. — Для государя да и для всей России куда б лучше было. Но коли война разразилась, делать нечего. Надо воевать до победы. Иначе и государю будет плохо, да и всем нам.
— Это ты верно говоришь. О замирении раньше надо было думать.
— Дай бог, доведем теперь до победы, — сказал генерал, почти незаметно перекрестившись.
«Старец» насупился и промолчал.
— А еще, — добавил генерал, — хотел тебе одну мысль выложить. Управлять всей Россией, как сейчас, из Петербурга, нельзя. Настало время устроить иначе все правление. Надо разделить Россию на области, чтобы там бы управляли наместники царя и свои Думы.
— Одна проклятая Дума, и той не надо, — быстро сказал Распутин.
— Не торопись! Ведь с теми Думами не царь будет возиться, а наместники. Тех и будут ругать. Царь же из своего дворца будет только миловать, и его любить будут.
— А как же царь будет управлять?
— Как прежде. Самодержавно. Он будет войсками командовать, войну объявлять, мир устанавливать. И мужику будет легче: теперь он будет выбирать ближайшее начальство.
Распутин задумался.
— Это верно, пожалуй. Но я всего хорошенько не пойму.
В это время пришли звать «старца». Что, мол, всем без него скучно и что пришел князь Шаховской, министр торговли.
— Надо идти, — Распутин поднялся. — А что ты говоришь, кажись, хорошо. Что-то Витя бы сказал?
— Витте? Сергей Юльевич?
— Он. Я б ему рассказал, сам-то хорошо не разберу. Витя умный был, но хитрый. Никогда не говорил, что думает. Теперь и посоветоваться не с кем. Самому приходится думать. Ты приходи ко мне завтра, никого не будет, поговорим.
На следующий день к вечеру Мосолов пришел к Распутину. Тот спал, встретил гостя растрепанный, заспанный. Начали было разговор, но он не вязался.
— Знаешь что, — сказал Распутин, — у меня есть хорошая мадера. Пойдем в столовую, выпьем.
— Пошли.
Целый час они болтали о пустяках, генерал шутил, Распутин смеялся и подливал вина. Начали вторую бутылку. Когда ее наполовину опорожнили, «старец» сказал:
— Ну, что ж не говоришь о том, о чем намедни толковал? Аль раздумал говорить об этом Гришке? Напрасно.
— Я думал, ты забыл, — усмехнулся генерал. — И решил просто хорошей мадеры с тобою попить. Но, ежели хочешь, давай поговорим.
— Мне што! Мне просто пить тоже удовольствие. Ты, Мосолов, славный, с тобой весело. А мне што? Но ежели придумал что хорошее для «папы» и «мамы», не таи. А не хошь говорить, так выпьем за их здоровье.