— Мы знаем, что делаем.
— Мировую революцию? Ну и замах!
— А почему бы нет?
— Спасти пролетариев всех стран? С помощью убийства невинных людей?
— Мы сражаемся с врагами. Повторяю, мы знаем, что делаем.
— Иллюзия. Ничего вы не знаете. Вы во тьме. Или во мгле. Какое из этих слов вам больше нравится? И конец каждого из вас будет печален. Поверьте мне, я это знаю. Больше того, я это вижу. Например, я вижу сизое облако над вашей головой. Поверьте, это мрачное облако. Ничего хорошего оно вам не сулит. Если не завтра, так послезавтра.
— Видите? Занятно. Вы кто? Средневековая ведьма?
— Ну, не без этого.
— Ах, вот как? — Петерс глядел на нее с интересом. — Признание не слабое. Только вот времена костров прошли.
— Я придумала для вас лучшее решение.
— Любопытно.
— Вы освобождаете Локкарта и высылаете его как нежелательное лицо. А когда он уедет в свою паршивую Англию, вы, дабы потрафить вашим друзьям-палачам и всей кровожадной массе, заочно приговорите его к расстрелу. Это будет эффектный ход.
Петерс некоторое время молча сопел.
— Это будет выход достойный. И красивый.
— Эх! — сказал Петерс. — Еще месяц назад я был полновластным главою ВЧК. И легко мог принять решение сам. Но они опять вернули Дзержинского. Я всего лишь первый заместитель. Придется согласовывать.
— Чепуха. Месяц! И вы уже забыли себя? Вы кто — пешка? Надо быть самостоятельным, Яков Христофорович. Вас только больше будут уважать. Бегать за согласованиями — это удел слабаков.
— Думаете?
— Я не думаю. Я знаю.
— А вот мне все-таки надо подумать.
— Хотите назначить мне свидание?
— Ну… Я действительно предпочел бы обсудить это с вами в более приемлемой обстановке. Вопрос, сами понимаете, не простой.
— Разумеется. Полагаю, что мы его с вами обсудим.
На следующий день первый зампред ВЧК Яков Петерс явился вместе с Мурой к Роберту Локкарту в его кремлевскую квартирку, служившую чем-то вроде тюрьмы. Мура была строга и молчалива. Она даже не кивнула узнику, лишь посмотрела на него спокойным долгим взглядом. У Петерса вид был радостный, даже какой-то сияющий.
— Сейчас вас отвезут домой, — сказал он. — Вам хватит двух суток на сборы?
— Хватит, — сказал Локкарт.
— Отлично. Через два дня мы отправим вас и еще несколько дипломатов поездом к финляндской границе. На той стороне вас будет ожидать другой поезд.
— Понимаю. Мне этот путь более-менее знаком.
— У меня к вам личная просьба: не замышляйте больше козней против Советской республики.
— Против России? Я и не замышлял. Я действительно люблю эту страну. Говоря другими словами, в великую будущность России я верю. Быть может, не сегодня. И не завтра. Но рано или поздно.
— Будем надеяться, — сказал Петерс.
Мура сдержанно улыбнулась.
Спустя пару дней шведский консул на своей машине повез Локкарта на вокзал. Мура тоже поехала — проводить.
Поезд для высылаемых иностранцев стоял в стороне от перрона, и они долго ковыляли по шпалам до дальней ветки. День был холодный. Мура была простужена и куталась в длинное тяжелое пальто.
— До свидания, Мура, — сказал Локкарт, — я не забуду того, что ты для меня сделала.
Ей хотелось упасть к нему на грудь, застонать, даже завыть. Но она вспомнила, что она — сильная женщина. И она сказала коротко слегка простуженным, низким голосом:
— Я не смогу без тебя. Но я выдержу.
— Девочка моя! Кто знает, как это все повернется? — Он нежно коснулся рукой ее щеки. А потом сказал тихим, но каким-то обжигающим шепотом: — Как только сможешь, уезжай отсюда. Россия — обречена. России скоро не будет. Будут голод, холод и кровь. И это надолго.
— Я это и сама знаю, — глухо сказала она.
Ей хотелось еще добавить: «Куда мне ехать? Это ты уезжаешь к жене, к семье своей, в свою спокойную, благополучную страну. А мне ехать некуда. Даже к моим детям меня не пустят». Но она ничего не добавила, только сурово сжала губы.
Через месяц по делу о «Заговоре трех послов» британский подданный Роберт Брюс Локкарт был приговорен в Советской республике к расстрелу. Заочно.
«Я ехала домой, я думала о вас»
Быстро промчался еще месяц. Из квартиры в Хлебном Муру бесцеремонно выперли, жить было негде, к тому же она опасалась повторного ареста. Впрочем, в этом была какая-то туманная странность. Ибо одни из московских ее знакомых полагали, что она теперь чуть ли не подруга всесильного Петерса, в то время как другие шептали, что чекисты спят и видят, как бы вновь засунуть ее в подвал. И там, вдоволь поиздевавшись, пристрелить. И Мура бежала в Питер. Именно бежала. С трудом раздобыла билет и спряталась среди набивших вагон мешочников. Когда колеса застучали, она слегка успокоилась. Дело в том, что Северная столица была ей ближе и родней.