Не выдержала напора и зажмурилась:
— Не хочу никого из вас ни знать, ни видеть.
— Вот это боюсь, невозможно, — без капли раскаяния бросил Роберт Евгеньевич и по скрипу койки, поняла, что мужчина встал. — Мы существуем с вами в одном мире. И, раз вам известно о нас, просто смиритесь.
Чуть расслабилась и все же посмотрела на врача:
— Если бы ваши разборки не касались нас, людей, думаю, мы бы спокойно уживались, — выдохнула горько. — Но вам и развлекаться хочется, и нас грушами для битья выставить.
— Вам кто-то угрожал? — настаивал Роберт Евгеньевич строго.
— Я устала, — отвернулась и, подтянув одело к подбородку, вновь закрыла глаза.
— Хочу, чтобы вы знали, — ровно лился голос врача. — Никто вас не обидит в стенах этой больницы. Я даю вам слово.
Не ответила. Да и что?..
Часть 2 Глава 5
Курс реабилитации помогал восстанавливаться физически и, конечно, он бы не смог пройти без посещения специалиста-психотерапевта. А так как им по всем документам являлся Эпштейн, ему позвонили и сообщили, что я в очередной раз в больнице.
Несмотря на то, что Новый год уже на носу, настроение совершенно не ахти, и уже тем более не праздничное, скорее суицидальное! Я мучилась, переживала, накручивала, опять впадала в депрессию и откровенное уныние. Поэтому разговор по душам с психоаналитиком не помешал бы. К тому же кроме него мне, по сути, и обсудить-то не с кем столь щепетильные темы.
Шлема явился уже на следующий день после того, как загремела в больницу. Я ему была благодарна, единственное, не удержалась и высказала:
— Вы меня обманули.
— Ив чем же? — Эпштейн приставил стул ближе к койке.
— Вы сказали, я другая…
— И это так, — опустился на сидение — ногу на ногу, руки в замок и на колено. Спина прямая, взгляд пристальный.
— Нет. Боюсь, мое спасение тоже либо в заточении в клинике, либо в смерти.
— Думаю, скорее всего, вы неправильно оценили обстановку, поэтому и пришли к ошибочному мнению, — рассуждал мозгоправ, задумчиво сдвинув брови к переносице. С неудовольствием отметила, что мужчина вновь перешел на «вы».
— Я приняла единственно верное решение, но мне не дали его завершить!
— В смерти нет спасения, — сухо резюмировал Шлема, — но как один выход из сложившейся ситуации, вполне рационален. Хотя, признаюсь, ваша жалкая попытка не произвела на меня впечатления.
— Что, простите? — дрогнул голос, даже ушам не поверила, услышав подобное заявление.
— Ну как же, — скучающе потянул Эпштейн. — Самоубийство таблетками, при этом обзвонить всех… Вы хотели привлечь внимание?
— Н-нет, — мотнула неуверенно головой. — Я… — замялась, потому что не находила отговорок.
— Что? — вскинул брови психотерапевт. — Когда собираются умереть — делают попытку более решительно. А вы? Выпили сомнительные пилюли, написали смс знакомым, обзвонили родственников. Вы хотели, чтобы вас спасли? — очередной вопрос, приправленный сарказмом, вывел из ступора.
— Нет! — теперь голос звучал уверено и даже зло. — Я так поступила потому, что не хотела, чтобы меня первыми наши дети. Я знала, что кто-то сорвется, и в этот момент надеялась, что Злата и Илья будут в школе. Как быстро действуют лекарства не знала. Поэтому импровизировала.
— Банально и неубедительно, — поморщился Эпштейн. — Халтура. В следующий раз прошу- больше экспрессии и решительности, чтобы у врачей не было шанса вас спасти, а мне не пришлось вести «дружеские» беседы с патологически нездоровой личностью.
— Вы издеваетесь?
— Нет, но и не хочу тратить время на трупы, — равнодушно пожал плечами психотерапевт.
— Так я вас не держу, — обиженно надула губы.
— Знаю, — апатично кивнул Шлема. — Но меня вызвали, — констатировал факт, не больше. — Я обязан наблюдать за вами. Так что, немного посижу… — Хотя, проще упечь на принудительное лечение в клинику. Знаете, мне нравится эта мысль все больше, — задумчивый тон испугал не на шутку.
Меня прошибло холодным потом, а потом по телу прокатился жар.
— Вы этого не сделаете! — категорически заявила и для убедительности мотнула головой.
— А кто помешает? — наигранно ровно огляделся Шлема. — Я специалист высшей категории, мое мнение уважается в наших кругах. Любой суд, любая комиссия прислушается к заключению психотерапевта, который, к тому же, наблюдал вас до рецидива.
Поджала губы и с твердолобой решительностью уставилась на противоположную стену. Некоторое время молчала — был безмолвен и Эпштейн. Он, вообще, словно утратил интерес к происходящему.