– Вернешься домой…
– Домой? В клетушку трущобного барака к любимой выпивке? Что я там забыл?
И то верно. Идти ему некуда. Только в ад. Которого нет. Всё предрешено. Всё неизбежно. Нельзя свернуть с муравьиной тропы. И именно это наполняет жизнь смыслом. Именно это придает ей четкую структуру и выверенную красоту. Красоту муравейника.
– Тогда идем, – я стал подниматься по ступеням, ведущим на второй этаж.
Он, не говоря ни слова, пошел за мной.
Кабинет Корнелии в конце коридора. Резная тяжелая дверь из натурального дерева приоткрыта.
– Она там? Что мы ей скажем? Выразим соболезнования по поводу кончины ее хорошего друга?
– Не думаю, что теперь ей это будет интересно.
– Да ладно! Он, конечно, бесчувственное чудовище, но хоть сколько-то она к нему была привязана! Хотя бы как к дорогой игрушке…
– Ты не понял, – я распахнул дверь.
Всё было так, как я и предполагал. Отыгравшая свою роль мертвая женщина лежала на ковре. Господин Алон-Альфа-Примо, восседающий в кресле. А рядом с ним…
– Отец!!! – Это был крик баньши, безумный, прорывающий даже мою ментальную блокаду эмоциональный шквал. До боли, до темноты, до потери ориентации.
Зачем?! Боль. Предал. Боль. Живой! Он живой! Отец. Папочка… Какое право он имеет жить, когда он умер?! Боль. Превратил мой мир в Ад и сбежал! Ненавижу. Ненавижу!!! Почему?! Ну почему же?! Ложь. Всё ложь!!! Весь мир – ложь! Чтоб ты сдох! Почему не сказал? Я бы понял! Я всегда понимал. Всегда прощал. Смерть. Дроны. Сваленный в кучу хлам. Предательство. Мама. Смерть. Прощал! А ты бросил. Меня бросил!!! Ненавижу! Чудовище! Чудовище!!! Сдохни!!! Живи… Не бросай меня… Невозможно. Безнадежно. Понимаю. Всегда понимал. Ты всё планировал. Ты знал. Просто жертвы. Дроны, группа, я… Без разницы. Жертва. Выкинутый мусор. Зачем ты превратил меня в чудовище?! Ненавижу! Люблю…
Темнота и голоса издалека.
– Боже, голова раскалывается… Никуда не годятся ваши ментальные блоки, господин князь.
– Наши? Это же ваше изобретение, господин Делий. Впрочем, не столько блоки плохи, сколько образец хорош. Радуйтесь, профессор, что лишь головной болью отделались. Наши структурные элементы вообще не пережили столь интенсивную трансляцию.
– Одним ударом двух зайцев, не так ли? Избавились от Бета-Ячейки и уничтожили своих врагов в Альфе, при этом провели полное тестирование образца… Теперь, я думаю, вы убедились в успешности моих экспериментов?
– Я и раньше не сомневался в вашей гениальности, мой дорогой Крэйтер. Так вы передадите нам образец для дальнейших исследований?
– Да, как и договаривались.
– Несмотря на то, что это ваш сын?
– Сын? И это мне говорит Альфа-князь! Можно подумать, господин Алон, вас волнует этот аспект человеческих отношений.
– Нет. Просто я хочу ясности.
Боль. Не такая сильная, как раньше. Не такая, которая влечет за собой баньши-крик. А такая, которая оставляет сердце пустым. Образец… Образец номер пятнадцать. Самый удачный. Я помню, хотя и пытался забыть всю свою жизнь. Совместный с Ячейками проект двадцатилетней давности по изучению пси-воздействия. Случайно подслушанный разговор… Тогда я простил… Потому что умел не только ненавидеть… Потому что хотел верить, что, даже являясь образцом, я всё же остаюсь сыном… Для тебя. Только для тебя…
– Кажется, образец приходит в себя. Деко, проверь его жизненные показатели.
Я открыл глаза как раз для того, чтобы увидеть склоненное надо мной лицо. Ни грамма сочувствия, ни грамма сожаления. Это всё тот же невозмутимый ублюдок Деко. Я был рад, что вижу сейчас именно его. Именно такого, каким я привык его ненавидеть. До боли родное и знакомое чудовище.
Он сжал рукой мое запястье.
– Температура тридцать семь и восемь, давление девяносто на пятьдесят пять. Общее состояние – удовлетворительное.
– Хорошо. Будем считать, что испытания образца прошли успешно.
Я чуть повернул голову. Говорил высокий мужчина с равнодушным лицом, похожий на постаревшую копию Деко. Ячеечные, одно слово. На человека, стоящего рядом с Альфа-князем, я смотреть не хотел. Но не взглянуть не мог.
Он постарел за пять лет, мой отец. И волосы поседели. Морщин на лице стало больше. Так тебе и надо! Если бы только твои седина и морщины были признаком сожаления, раскаяния… Но я знал – это неправда. Мой отец – большее чудовище, чем ячеечные псевдобоги. И для него тоже не существует ада. Не существует раскаяния. Не существует сожаления. «Делай то, что должен» – так ты говоришь, Деко? И он тоже делал… И был уверен в своей правоте. Неужели только один я способен видеть ад?