Дюк. Герцог. Профессор Лаудер. Местный доктор Моро. Царь и бог загробного мира. Разумеется, он должен хотеть.
Где ты, брат? Помоги, брат…
Кольцевой коридор. Шахта. Идентификаторы. Несколько. Нас несколько. Я и ещё четверо. Я. Ещё четверо.
Кабинет. Живые цветы. Дюк пристально смотрит через биоимпланты. Слепой крот.
– Любопытный экземпляр. – Хозяин лаборатории указует перстом на гостевое кресло. – Садись, трупак. Есть установленный научный факт – все инициированные дроиды сразу же стирают память о своей человеческой личности. Что-то мне подсказывает, что именно ты можешь прояснить эту тёмную материю.
Не боится. Понятно – почему. Тоже зря.
– Очевидно: воспоминания омерзительны и нестерпимы для них.
– Вот как? Но ведь именно память делает личность личностью, не так ли? Ведь женолюб и педофил Томас Вулф жаждал бессмертия именно как женолюб и педофил? И раз ты, в отличие от иных, не стёр свою память – то продолжаешь этого жаждать, не так ли?
Крекинг целлюлозы на низшие сахара скоро подойдёт к концу. С низшими нанороботы справятся на порядок быстрее, с глюкозой – за секунды. Скоро от контракта в папке останется мокрое место. В буквальном смысле.
– Если это так, то мы добились успеха! Но придётся потерпеть, трупак, придётся потерпеть, и не год, и не десять… Контракт, знаешь ли…
– Нет никакого контракта.
Шевеление пальцев на пульте.
Пауза. Интерком завязан на биочип – плохо.
Выброс адреналина – короткий, пиковый.
– Как ты это сделал?
– Создал колонию нанороботов, запрограммированных на синтез ферментов, расщепляющих углеводы.
– Господи… Какое разочарование… потерять такой экземпляр. Ты ошибся, трупак. В каждого из вас встроен контур ликвидации. И я его активировал. Какое разочарование. Уже сейчас ты не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, не так ли? – Подошёл, схватил за ухо, выкрутил. – Видишь, нулевая чувствительность. И речевой центр отказал. Ещё несколько мгновений и…
Движение рукой – сотая доля секунды, – Дюк начинает падать с раздробленным кадыком. Тело ещё в движении. Две десятых – переключить охрану лаборатории в режим эмуляции. Ещё одна десятая. В ящике стола – игломёт. Старый добрый «Колибри», модель семьдесят восьмого года. Томас Вулф был бы рад. Полная обойма отравы.
Стук упавшего тела. Возникший на пороге секретарь получает в глаз отравленную иглу.
Ошибка. Маленький сбой в работе «инкубатора». Объект воскрес за несколько часов до срока. Ускорение регенерации, нестабильность работы Ключа, белый шум, флуктуация. Времени было даже слишком много. Осознать себя, настроить нейронную сеть организма, удалить контур ликвидации, закачать оператив Вулфа, переключить на себя системы «инкубатора», подчинить информационную сеть лаборатории, выйти на внешние ресурсы. Томас Вулф, сенатор, уже управляет в интерактиве своими банковскими счетами и предприятиями. Серая тень. Призрак.
Охранники. Им не успеть. Серая тень, призрак – и отравленные иглы.
Нижний уровень. Первый бокс. Двое. Братья. Идентификатор первого слишком пряный – словно все специи мира смешаны в одном котле. У второго чётко гвоздичный.
– Учёных не убивать! Запереть в конференц-зале, личные чипы – деактивировать
Он гасит пульсирующие в их мозгах нити ликвидации. Бесшумными тенями братья скользят из бокса.
Второй бокс. Женщина. Вероятно, красивая. Идентификатор – мускус. Рыжие волосы и пристальный жёлтый взгляд. Томас Вулф истаял бы от похоти. Но Томас Вулф знал и её имя. Кэтрин Кинн, престарелая банкирша. Сто тридцать пять биологических лет.
– Как тебя зовут?
– Я.
– Просто – «я»?
– Я – это всё.
– А я?
– Ты – брат. Здесь ещё трое.
– А остальные?
– Никто.
– Называй меня Томас. По-иному ещё не время. Ты – Ядва. Они – Ядин и Ятри.
– Я это я.
Ещё четвёртый. Его идентификатор нехорош. Серийный убийца Джо Чжоу, он же Неуловимый. Предыдущая серия опытов Дюка.
Из-за двери бокса – запах цветов. Которые передержали на морозе, а потом – в тепле.
Активировать контур ликвидации. Прощай, брат-четвёртый. Ты несовершенен, а значит, ты не нужен.
Крылья президентского носа подрагивали от раздражения. Чёрная как смоль, после последней коррекции, шевелюра, чуть ли не стояла дыбом.
– Как такое могло случиться, Генри?
Госсекретарь Генри Хитчхайкер изобразил горестный вздох и развёл руками.