В 1825 году в Королевском обществе образовалась комиссия для изучения вопросов, связанных с улучшением фабрикации так называемого «оптического» стекла. Фарадей вошел в комиссию, состоящую из трех человек. Пять лет он работал в этой новой для него области. Комиссия проделала огромную работу, однако ее многолетние труды не увенчались особенными успехами. Но для Фарадея произведенные им исследования стекла послужили исходным пунктом для важных открытий, сделанных много лет спустя, и были также темой для одного из «Беккеровых чтений».
Во многих академиях издавна устраивались так называемые «чтения» в честь какого-либо крупного ученого. Предметом чтения являлась обычно актуальная тема, разработка которой поручалась тому или иному выдающемуся специалисту. В Англии такие чтения называются теперь Фарадеевскими, а в нашей стране — Менделеевскими.
История упомянутых Беккеровых чтений следующая. В 1774 году Генрих Беккер предоставил в распоряжение Королевского общества сумму денег, из которой ежегодно ассигновалось четыре фунта стерлингов лицу, прочитавшему лучший доклад в Королевском обществе. Как пишет Тиндаль, к 20-м годам XIX века «Беккеровы чтения из «денежных» превратились в почетные, так как совет Общества выбирал всегда самый замечательный мемуар для этого чтения».
Чести выступить с докладом на Беккеровом чтении Фарадей был удостоен в 1829 году, т. е. через пять лет после избрания в члены Королевского общества. Он, видимо, долго и тщательно готовился к столь ответственному выступлению и настолько «добросовестно и старательно» стремился описать «ход работы, меры предосторожности и окончательный результат», что потребовалось три заседания для изложения его доклада «О фабрикации оптических стекол». Оптические исследования Фарадея отмечены еще и тем, что во время этих работ он приобрел себе верного помощника, услугами которого пользовался в течение почти сорока лет. Этим помощником был артиллерийский сержант Андерсон. Фарадей так ценил его помощь, что в 1845 году нашел необходимым специально отметить в одном из своих сочинений: «Я не могу не воспользоваться представившимся случаем, чтобы не упомянуть об Андерсоне, который поступил ко мне в помощники во время моих опытов по стеклянному производству и с тех пор остался в лаборатории Института. Он помогал мне при всех опытах, которые я делал после того, и я ему много обязан и благодарен за его заботливость, невозмутимость, пунктуальность и добросовестность, с которыми он исполнял все возложенные на него поручения». Отношение Андерсона к своим обязанностям характеризует следующий рассказ друга Фарадея, Бенджамена Аббота: «В его [Андерсона] обязанности входило смотреть за тем, чтобы в плавильных печах все время поддерживалась одна и та же температура и чтобы вода в зольнике находилась на одном и том же уровне. Вечером его отпускали домой. Однажды Фарадей забыл сказать ему, что он может итти, и на следующее утро он нашел своего верного слугу за работой, у раскаленной печи; он оставался здесь всю ночь напролет».
Чрезвычайное трудолюбие и исключительно внимательное отношение к выполняемому делу заставляли Фарадея никому не доверять даже простого приготовления аппаратуры для экспериментов. Опыты, проделанные кем-либо, он непременно контролировал сам. Естественно, что при этих условиях он нуждался только в физической помощи. Этим и объясняется то, что у Фарадея никогда не было учеников в собственном смысле слова. Помощник типа научного сотрудника был бы для него лишним. Он не создал своей школы, хотя учеников-последователей у него было (есть они и теперь) больше, чем у многих основателей научных течений.
Весьма характерна педагогическая деятельность Фарадея. В отличие от многих ученых, он никогда не стремился к профессорской кафедре. Больше того, он даже отказался от первого предложения — занять должность профессора в Лондонском университете. Отказ был мотивирован тем, что работа в Королевском институте отнимает очень много времени и что в интересах Института он в течение ближайших двух лет ничем посторонним заняться не сможет. Когда же администрация Университета предложила оставить кафедру химии вакантной с тем, чтобы Фарадей занял ее через два года, он, тем не менее, отклонил и это условие.
Это было в 1827 году. Через два года Фарадей получил новое предложение: читать курс химии в Вульвичской Военной академии, на что он дал согласие.
Последнее об'ясняется, повидимому, тем, что в военной школе требовался курс элементарный; в университете же, помимо того, что лекции должны были непременно касаться последних достижений науки, имелось еще в виду, что кафедра химии «создает целую химическую школу». Для такой роли руководителя и организатора Фарадей, повидимому, не считал себя подходящим.