Однако это не значит, что Фарадей не признавал или не любил педагогического труда вообще. В течение многих лет он читал ряд систематических курсов. Все они были всесторонне продуманы, к каждой лекции Фарадей тщательно готовился. Он обладал редким даром популяризатора и умением сочетать наглядность и доступность с глубиной и всесторонностью изложения предмета.
Блестящие способности Фарадея, как лектора и педагога, справедливо подали одному из его биографов повод сравнить впечатление, производимое его лекциями, с захватывающей мощью бессмертных произведений Моцарта и Бетховена. Имея дело с неподготовленной или малоподготовленной аудиторией, Фарадей, как никто, умел при помощи простых слов и наглядных опытов посвятить слушателей в самые сложные вопросы науки. Как популяризатор, Фарадей занимает исключительное место в истории, науки. До сих пор еще считается непревзойденной его популярная книжка «История свечи», содержащая курс лекций, читанных в детской аудитории в 1860 году.
Любовное отношение к слушателю, которым проникнуты эти работы Фарадея, имевшие целью просвещение широких народных масс, невольно заставляет думать, что они были овеяны воспоминаниями ранней юности, когда подмастерье посещал лекции Дэви и, преодолевая материальную нужду, отвоевывал свое место в науке.
Публичные лекции Фарадея начались с 1824 года. Кроме вечерних лекций, в Королевском институте устраивались и частные утренние лекции по физике и химии, которые обыкновенно читал Брэнд. Как и Дэви, Брэнд к этому времени начал сужать свою деятельность в Институте, и его функции мало-помалу стали переходить к Фарадею. Так, Брэнд отказался от утренних лекций, которые взял на себя Фарадей.
В 1825 году, когда Фарадей был назначен директором лаборатории Королевского института (до этого времени он продолжал состоять в должности ассистента), он ввел такое правило, чтобы каждую неделю в определенный вечер сотрудники лаборатории собирались для слушания лекций, сопровождавшихся демострациями опытов. Лекции эти имели целью связать тематику работ лаборатории с общими вопросами науки.
Еженедельные внутренние собрания лаборатории Фарадея положили начало знаменитым вечерам по пятницам в Королевском институте, привлекавшим многочисленных слушателей. Эти вечера были замечательны не только тем, что малоподготовленный слушатель мог узнать, да к тому же в изложении крупного ученого, о новом в науке, ибо так бывало и до Фарадея (знаменитые лекции Дэви и др.). — Важным было то, что аудитория при Фарадее не оставалась пассивной: слушатели имели возможность научиться пользоваться аппаратурой и участвовали в постановке опытов, которые демонстрировались во время лекций. Даже самых юных своих слушателей Фарадей научил быть активными в лаборатории.
Кипучая деятельность Фарадея, протекавшая по двум линиям, — научно-исследовательской и научно-популяризаторской — развертывалась все больше и больше. Он удивлял современников своим беззаветным служением науке.
Фарадей никогда не получал в Королевском институте того материального вознаграждения, какое мог и должен был получать такой выдающийся ученый, как он. Много раз он отказывался от очень выгодных в материальном отношении предложений, требовавших в какой-либо мере сокращения работ в Королевском институте. Один биограф указывает, что Фарадей мог бы оставить после смерти большое состояние, если бы не отказался от предложения, сулившего ему 5000 фунтов в год. Но деньги и титулы никогда не прельщали Фарадея. В отличие от своего учителя Дэви, он очень мало интересовался всяческими удобствами жизни.
Вместе с тем Фарадей не был отшельником, человеком не от мира сего. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что он был в высшей степени живым, жизнерадостным и общительным человеком. Он был примерным сыном, нежно любившим свою мать (отец умер в 1810 году). Маргарита Фарадей, лишившись мужа в возрасте сорока шести лет, до конца своей жизни (умерла 74-х лет) пользовалась неизменной поддержкой со стороны сына, успехами и положением которого она очень гордилась.
Постоянно занятый своей работой, он никогда не забывал ни родных, ни друзей. Многочисленные письма, лишь частично дошедшие до нас, красноречивее всего говорят об исключительной его чуткости и отзывчивости к людям.
Материалы, касающиеся личных качеств Фарадея и чисто бытовых моментов его жизни, дошли до нас в очень ограниченном количестве. Если не считать некоторых, часто беглых, замечаний, встречающихся в сочинениях современников Фарадея, то более чем краткие воспоминания шурина и племянницы Фарадея составляют все то, чем мы располагаем.