— Витя, — Витя автоматом пожал вялую ладошку деда, — брррр… эээ… Виктор Сергеевич.
— Очень, очень рад. А это моя внучка Оля. Сопровождал её на курорт. Да…
Кирилл Филиппович задумался.
— Мать её не смогла. Пришлось ехать мне, а оно вот как получилось.
Оля оделась и потянула деда с поляны.
— Не будем вам мешать, всего…
— И вам… всего. — Дрожавший от холода Витя принялся одеваться.
Сухая одежда быстро согрела тело, и двигаться и что-либо делать сразу стало лень. А точнее — просто разом закончились все силы. Егоров кое-как нацепил на босы ноги сандалии, бросил на ворох сухих шуршащих листьев свой пиджак, упал на него и отрубился.
Витин организм сказал "баста".
— Стой, куда пошла?
Слова, а особенно тон, которым они были сказаны, хлестнули почище плётки. Катерина вздрогнула и остановилась. Хуже всего было то, что в этот самый момент на неё смотрели десятки глаз. Люди, собравшиеся вокруг капитана, ждали, что же будет дальше. Катя покраснела и повернула назад.
— Гошенька, но ведь им переводчик…
Говорить не получалось, получалось лепетать и от этого Катя краснела ещё больше.
— Сам знаю, что им надо. Куда пошла? Тебя кто-то отпустил? Не слышу! Иди сюда и сядь здесь.
Настроение у Игоря, испорченное после заплыва, так и не улучшилось. А ещё у лежавшего на травке мужика было на лбу написано — "нахрена я оставил в самолёте коньяк"?
Поняв, что семейного скандала пока не намечается, зрители снова повернулись к капитану. Вопросы на ломаном турецком и не менее ломаном английском сыпались один за другим. Но все они, так или иначе, сводились к двум самым основным темам.
Куда их занесло, и когда их заберут спасатели?
Лётчики пыхтели, в сотый раз объясняя на пальцах, что они и понятия не имеют, где они находятся и обещали, как только стемнеет, сориентироваться по звёздам. Женщины немедленно подняли крик.
— Нам тут что? До ночи сидеееееть? Ты что? Не сообщил, где мы?
Дима-сан смотрел на капитана, и ему было искренне жаль немолодого турка. Потеряв самолёт, капитан потерял и свой бравый вид. После купания в солёном море мундир лётчика выглядел препаршиво — белые соляные разводы на чёрной ткани портили весь вид, а фуражка утопла вместе с самолётом.
"На горе стоят понты — это город Алматы… держись Гёкхан. Сейчас начнётся…"
— Да ты знаешь кто я?
— Ты с кем разговариваешь?
— Чего молчишь? Отвечай!
Особенно разорялись холёные дамы от тридцати и выше. Мельников схватился за голову. Буквально час назад, когда самолёт болтался на волнах, эти же самые дамочки, жёны новых аристократов из финполиции, таможни и прочих госструктур, дружно аплодировали лётчику и кричали "браво".
"Ну что за суки!"
Дима скрипнул зубами и вышел вперёд.
— Тихо!
Зверская рожа и широкие плечи не сработали. Вернее — сработали наполовину. Мужчины притихли, опасаясь связываться с этой гориллой, а вот гиперактивные бабёнки завелись ещё больше.
— Да кто ты такой, чтоб нам указывать? Да я из-за тебя все вещи бросила. А там… а ты мне теперь знаешь сколько ДОЛЖЕН?!
Бабы сорвались. О том, что они только что чудом избежали смерти, никто уже не вспоминал. Зато об утонувших с самолётом кошельках, сумочках и чемоданах помнили все.
"Твариииины"
У Димы потемнело в глазах.
— Пойдём. Пойдём, Дима. Ну их. Дур этих. Пусть сами своё дерьмо месят.
Надя взяла мужа под руку и потащила подальше от пляжа, на котором так и торчали все спасшиеся с "Пегасуса" люди.
— Виктор Сергеевич, Виктор Сергеевич. Проснитесь.
"Ни хрена ж себе, кто это ко мне по имени-отчеству?"
Витька сначала удивился, а затем проснулся и открыл глаза. Рядом с ним, на траве, сидел старик…
"Как его?.. Филиппыч, кажется…"
… и осторожно тряс его за плечо.
Витька зевнул во всю пасть, потянулся и сел. Самочувствие у него было просто отличное! Побаливал синяк на бедре — но это мелочи. Самое главное — его не мутило и не болела голова, чего он так опасался.
Небо над головой было жёлто-алым. Закат окрасил и верхушки пальм. Те отливали оранжевым и золотым.
— Ого! Это ж сколько я спал?
Zenith показывал половину четвёртого, но это ничего не значило — кто знает в каком часовом поясе они оказались.
Филиппыч кашлянул и просветил.
— Три часа прошло, как высадились на берег.
Витька потянулся, проморгался, посмотрел на деда и снова сказал.
— Ого!
На левой скуле Кирилла Филипповича багровел кровоподтёк. Дед мотнул головой и шикнул на зарёванную внучку, которая отиралась поблизости.
— Это неважно. Совсем неважно, молодой человек. Тут, понимаете, какое дело…
Витя посмотрел на красные глаза девушки, на её опухший нос и в голове его зашевелилсь нехорошие подозрения. Идти, с кем-то драться из-за незнакомой девчонки, он не хотел. Да и вообще… драться Витя боялся. В животе сразу нехорошо похолодело, во рту пересохло, и он только и смог, что невнятно проблеять.
— Да-даааа?
— Там, на пляже, делят имущество, которое капитан оставил. И дают только семьям. А одиночкам — нет.
Витька решил, что ослышался.
— Погоди, Кириллыч, тьфу, Филиппыч. Чего делят? Как это — оставил? Я что-то проспал?
Оказалось, что проспал Витя очень многое. Первое общее собрание пассажиров и экипажа, похоже, было и последним. После получаса бесплодных попыток объяснить ситуацию, лётчики сдались и уже не пытались ничего доказывать. Их всё равно никто не слушал. Народу требовалось выплеснуть эмоции — народ их и выплёскивал.
Сначала с пляжа ушёл тот самый здоровяк со своей семьёй. За ним немедленно ушло ещё человек пятьдесят, но через короткое время некоторые вернулись обратно. Их не приняли и развернули обратно. Затем, одуревший от воплей и угроз командир корабля, приказал стюардам распотрошить мешки, которые экипаж успел вынести из самолёта.
Сорок две литровые бутылки минеральной воды, три десятка булочек и сотню кареток с джемом поделили быстро и пропорционально. Часть стюарды отнесли людям Мельникова, часть оставили себе, а большую часть просто оставили в куче на берегу. Та же участь постигла два десятка тонких синтетических одеял. А вот аптечку и ракетницу турки оставили себе.
— Представляете, Витя, можно я вас так буду называть? Представляете, Витя, они их чуть не растерзали!
— Да ну… — Егоров усомнился. Чтобы вполне вменяемые, воспитанные и небедные люди так быстро озверели? Верилось в это с трудом. — Быть того не может!
Витька сидел, плотно прижавшись спиной к пальме, и никуда идти не собирался, хотя дедок и тянул его за локоток.
— Может, Витя, может. — Филиппыч грустно усмехнулся и философски добавил. — Толпа…
Экипаж ушёл следом за группой Мельникова, оставив на пляже около сотни человек. Люди, поорав для порядку ещё с полчаса, выдохлись, успокоились и выбрали партхозактив. И вот эти самые "активисты" и делили среди оставшихся еду, воду и одеяла.
Услышав про воду, Витька судорожно сглотнул. Пить хотелось с каждой минутой разговора всё больше и больше. Да и в животе урчало так, что, наверное, слышно было за версту.
— Они, конечно, честно делят. Семьи с маленькими детьми в первую очередь и воду, и одеяла получили. А остальным — ничего. И я вот подумал, Витя, а давайте скажем, что мы вместе летели, а? Все видели, мы рядом сидели. А то я не смог, знаете ли. Там уже несколько драк было… да и боюсь я, если честно.
Витьке тоже было страшновато, но пить хотелось ещё сильнее.
"Стоп. Пить! Вода!"
Остров Кате очень понравился. Она много раз бывала на море, в Турции, в Таиланде, в Египте и на Гоа. Но такого райского местечка она ещё не видела. Бирюзовые волны, шипя, накатывали на белоснежный песок пляжа, тёмно-зелёные пальмы, причудливо изгибаясь стволами, шумели листьями под порывами свежего и чистого ветра, пахшего морем и солью. И над всем этим великолепием — бездонный ультрамариновый океан небосвода, на котором не было ни одного пёрышка облаков. Всю картину портили три вещи.