Выбрать главу

— Что, не узнаешь, Джорек? Это я, Йорик Остранд!

— Остранд? Давно было дело…

— Давно? Хо-хо, да ты шутник, Джорек! Давно! Ну, я бы так не сказал! Мы не виделись года два… А за этим местом я смотрю уже месяц, Азартота здесь нет, он отправился в лучший из миров, слава Спящему, слава Спящему! Пойдем, пойдем! Я предложу тебе прекрасные яства из рук моей супруги! Сегодня я узнал, что ты прибудешь, от наших общих друзей!

Кусочек паззла…

Общие друзья? Погоди, поем, затем возьму тебя за грудки и все узнаю! И только попробуй не рассказать!

Корчмарь увлек меня в другой зал, пустой, затем провел в кабинет (ничего особенного — лавки, столы, голые деревянные стены) и лично зажег на стенах две масляные лампы… нет, не масляные. Это были вечные лампы, Прежние постарались.

Джорек знал.

— Сейчас все принесу! Пока — какое вино будешь пить?

— Пива.

Он удивился, но быстро кивнул:

— Как скажешь! Лучшее пиво — моему другу!

Другу? Вот как? Хм…

— Только Obolon не неси, это гнилое пойло ненавижу.

— Ась?

— Выпью все что принесешь, старый друг!

— А-а-а, этоть хорошо, этоть правильно! А что с твоим мечом? Сломан? Ай-ай-ай, какая незадача. Я скажу местным кузнецам, чтобы починили, пока ты будешь у меня… отдыхать.

Получив пиво, я жадно накинулся на него. Излишне горькое оно было, как на мой вкус, слишком, хм, пряное. Затем принесли блюдо с жареным мясом, краюху хлеба и какие-то тушеные овощи в горшочке. Я ел быстро, орудуя трезубой вилкой, как шпагой, глотал, едва успев прожевать. Соображалка отключилась полностью. Я заправлялся топливом.

Йорик лично принес еще жбан пива:

— Пей, пей, мой старый друг! О делах — после!

Я не почувствовал в его голосе странных интонаций.

Блюдо опустело в пять минут. Овощи, серый грубый хлеб — все поглотила ненасытная утроба Джорека. Я схватился за жбан с пивом, поднес к губам. Горьковато… Возможно, тут все пиво такое?

Йорик устроился напротив меня, суетливо утер со лба бисерины пота.

— Скоро поговорим о делах, мой старый друг… Скоро…

В моей голове начали стучать молоточками маленькие гномы, громко и настойчиво просясь на выход. Тело сковывала усталость, теплая и приятная, как после ванной.

— Азартот не оставлял для меня послания?

Йорик потер пухлые ручки.

— Сейчас-сейчас… Ась? Не-ет, он умер. Теперь тут я, моя жена и мои правила. Ни о каких посланиях мне неизвестно.

Куда-то девалась напускная любезность, голос стал жестяным, грубым.

— Азартот должен был…

Внезапное озарение подбросило меня на лавке, я отпихнул ее и ринулся на корчмаря, пытаясь обогнуть стол, но покачнулся, замер, шатаясь. Йорик угрем скользнул в двери, что-то крича. Проем заслонила тень яджа.

— Kozel krivonogiy!

Я бросился на великана, боднул головой в солнечное сплетение и сбил на скрипучие доски пола. Второй яджа неслышно надвинулся сбоку, облапил и сдавил мои плечи и грудь. Я откинул голову, врезал великану темечком по подбородку. Ушиб голову, но своей цели достиг — яджа рефлекторно разжал руки. Мощным ударом я-Джорек обрушил его на пол.

— Ичих… а-а-а…

Я свалился рядом, не закончив боевого клича — два жбана пива с каким-то снотворным отваром наконец подействовали.

13

— О-о-остроу-хи-и-и-ий! О-о-остроу-хи-и-и-ий! У Иммо и Тинни родился остроухий ребенок!

Вопли старой повитухи эхом отдаются в моих… острых ушах. Повитуха резво ковыляет по главной улице деревни, прижав к груди крохотный сверток. В свертке — я. Остроухий. Верчу головой. Вижу дома. Раннее утро. Дымки из труб устремляются в осеннее свинцовое небо.

Повитуха ковыляет от дома к дому. Стучит в стекла. Орет. Родился остроухий. Я.

Я верчу головой. Слышу, как собирается за повитухой толпа. Мне страшно, но я не плачу. Смотрю внимательно. На горизонте вижу скалу, похожую на человеческий череп. Над скалой в просвет туч виднеется бледное солнце.

Повитуха подходит к богатому дому — очевидно, здесь живет староста, забирается на крыльцо, поворачивается и высоко поднимает сверток в воздух. Толпа без меры возбужденных селян взирает на меня с ужасом.

— Семь лет несчастий для деревни! Семь лет! — вдруг вскрикивает кто-то. И сразу же сотни глоток подхватывают его истерический клич:

— Семь лет несчастий! Родился остроухий! Семь лет неудач, болезней и голода!

На крыльцо выходит староста — похожий на гнома сморщенный человек. Долго смотрит на меня. Трогает заскорузлыми пальцами мои крохотные розовые, остроконечные ушки.

полную версию книги