Под левой лопаткой продолжало иногда постреливать. Косоглазый балбес Амур угодил не в того, в кого надо, и теперь сопел, пытаясь выдернуть стрелу.
Нитроглицерин не помогал. Боль затихала по собственному желанию.
Кончики ушей по-прежнему зудели, и я их почесывал время от времени, стараясь делать это по возможности незаметно. Почесывал и жалел, что не снабжен для этих целей левой задней собачьей лапой.
Странное ощущение. И зачем оно, вот такое? Может, народная примета? Ну, чешется левая ладонь — к деньгам, стреляет под лопаткой — к инфаркту, зудят уши — к мордобою. Или… к новому роману? Не тому, который на бумаге, а — к любовному, способному перерасти в нечто большее, в нормальные чувства…
Мечты юного идиота.
Серега вломился за час до закрытия. Показал на свое багровое от жары лицо:
— Вишь, не забодали.
— Угу, — сказал я. — Продолжай кобелировать. Свободен.
Марго хихикнула.
— Много ты понимаешь, — хмыкнул Серега. — Я ищу свою единственную любовь. Где-то она там бродит, среди тысяч…
— Ага. Квест бесконечный, и оттого увлекательный.
— Ну так!
Тут он разглядел выражение моего лица. Вот она, мужская солидарность, ему не потребовалось даже уточнять.
— Буду скоро. Скоро буду. Никуда не уходи!
Обычно я не пью ничего крепче пива, но сегодня был особый случай. Главное в процессе заливания горя алкоголем не уйти в запой, пить точечно, редко — да метко. Запой только усиливает депрессию.
Я разрешил Марго (ничего в ней не было от королевы!) уйти на полчаса раньше и дождался Серегу, который явился с двумя бутылками и закуской. Затем опустил ролеты на окнах, включил свет и разлил водку по ядовитым пластиковым стаканчикам. Из закуски у нас был черный хлеб, маринованные огурцы и практически кошерное сало.
Мы приняли.
— Слушай советы бывалого, чадо, и мотай на ус, — сказал Ключевский важно. — Перетопчись. Забудь. Вышиби клин клином. И сразу станет легче.
— Угу, — сказал я.
— Сам виноват. Зачем подпускаешь близко? — Он схрупал половину огурца. — Они хитрые-е-е… В тебя корешки пустят, расцветут, заколосятся. А потом этот колосок другой сорвет, а ты будешь корешки эти пустые еще год с мясом вырывать. Нельзя так…
Миллион раз слышал я эту байку — и читал о ней. В этом ублюдочном мире повторяли ее в разных вариациях и мужчины, и женщины, оправдывая собственный паршивый эгоизм, взаимную невозможность построить отношения, пестовать чувства, быть постоянным и отдавать больше чем получаешь, зная, что твоя вторая половина делает то же самое для тебя.
— Легко тебе, Казанова, советы давать: у тебя огромный выбор, а я при своем росте…
— Да ну это фигня, Тиха, надо просто уметь с ними обращаться! Пошутил, подмигнул, за попу ухватил…
— Ша, Серега, я не хочу об этом.
— Да ладно! Мягкий ты очень. Бабы любят грубость. Не смотри на нее, не обращай внимания, веди себя жестко… шутки шути, опять же.
— Серега, мне нужна обычная женщина, а не сабмиссивная мазохистка.
— Да поверь, все они одним миром… Любят мачо… Плюнь на нее — больше любить будет.
— Я не мачо. Я обычный. И я хочу найти обычную женщину.
— Мда-а-а… Да пойми наконец — нет нормальных. У всех свои тараканы, а уж у баб… Вот опять же коснемся БДСМ. Ты не поверишь, сколько из них помешалось на этих «Пятидесяти оттенках…» и любят, когда их связ…
— Ша. Закрыли тему.
— Тьфу! Старорежимный ты! Воспита-а-ание! Ну страдай, страдалец. Добрый ты слишком, я тебе серьезно говорю. Добрый и устаревший. А с бабами добрым быть нельзя. Не ценят. Давай еще тост: против баб!
— Ладно тебе, бабы — хорошие.
— Пока спят — да. А так — мороки с ними, ой. Они еще и жрать хотят каждый день. — Это было сказано тоном Эйнштейна, только что открывшего теорию относительности. — Ладно, новый тост: за мужиков, пострадавших от баб!
— Ага, за тех, кто в диспансере. За врачей кожвенерологии и их пациентов. За дары Венеры!
Мы выпили. Серега икнул. Я заел водку бутербродом и почесал правое ухо.
— А вообще — все фигня, — родил Серега.
— Безусловно.
— Скажи: «Акула мотата» и забей.
— Угу.
— Во, ща рассмешу. Когда ваш «Zorro-хэллс» погорит, а он погорит, к бабке не ходи, откроете ресторан корейской пищи. Слоган и название я придумал: «Корейский ресторан „Хатико“[3] — лучший друг вашего желудка!»
Я сказал строго:
— Вот собачку я тебе не прощу!
Этот пошляк имел наглость поглумиться над чудесным семейным фильмом!
— Не прости, а сходи и отведай! — Он заржал.