Шери повторил:
— Нефтеруф, ты слишком подозрителен. Это ремесленники направляются в город. Это лгун, объявивший себя гонцом, требовал для себя места.
Нефтеруф разжал кулак, и в темноте перед глазами Шери — очень близко — возникла грубая ладонь, пахнущая потом.
— Ты видишь ее? — спросил Нефтеруф. — Это пустая ладонь, и любая складка на ней — точно знак на обелиске — ясна и понятна. Вот так же ясно мне и понятно все, что творится на многострадальной земле Кеми! Я вижу душителя нашего с царскими знаками отличия в руках. Вижу и тех, кто задыхается от трудов и забот. Вижу знать — великую опору Кеми во все времена, во все времена! Я хочу сказать, Шери, что слышу не только ушами, но и сердцем, вижу не только глазами, но и душой. Повержен Амон, боги наши преданы проклятию, и все способные мыслить гниют на золотых рудниках. Я говорю это, потому что видел все своими глазами. Я пил гнилую воду и ел падаль. И я пришел сюда, где не ждали меня и не ждут, где враги мои, где логово врагов моих. Вот куда я пришел!
Нефтеруф говорил горячо, и каждое слово — будто рык львиный.
Ладья плыла где-то посредине Хапи. Ее носовой огонь был виден четко, как звезда Сотис[5]. А на том берегу — слева направо — дома, дома, дома. Точно шествие в большой праздник. И меж ними — будто солнце — огромный дворец. Он возникал на границе ночи и утра, как видение, как мираж в Западной пустыне. Подножия стен его тускло освещались сторожевыми огнями, в то время как крыша чернела четким силуэтом на темно-темно-зеленом небе. Деревья из загадочного Пунта и деревья из Ретену[6], кустарники с острова Иси[7] и деревья из Джахи[8] чередой следовали друг за другом по всему берегу. И земля для них была привезена издали, и деревья были посажены в ту землю, и зеленели деревья так же зелено, как в Пунте, Джахи или Ретену.
— Дорога фараона идет вдоль реки? — сердито спросил Нефтеруф.
— Она идет вдоль. И дворец и храм выходят на ту дорогу. И она прямая как стрела.
— Куда же я должен идти?
— Сойдя на тот берег — налево! Ты увидишь пекарню и обогнешь ее. Узкая улочка выведет тебя на площадь, тесную, как комната. Становись лицом к востоку — там будет дом. И ты увидишь окно, единственное в своем роде: широкое и высокое. Это красавица Ка-Нефер устроила его так, чтобы гулял в доме сквозной ветер. Устроила на манер хеттов. Я скажу тебе сущую правду: она будет тебе другом. Как мужчина.
Для Нефтеруфа этой рекомендации было мало. Великая подозрительность гнездилась в его сердце, и он не мог довериться женщине, особенно если она красива.
— Она красива. Очень красива и приятна собой, — подтвердил Шери, — но голова ее — вместилище мужской доблести и мудрости.
— Кто ее муж?
— Он — рисовальщик и ваятель. Человек молодой и тихий. Родился и вырос в Уасете. С утра он месит глину или долбит камень.
— Есть ли у нее дети?
— Она бесплодна.
Внизу, на переправе, появился какой-то человек.
— Шлюпку для гонца! — крикнул он.
Где-то в камышовых зарослях заплескалась вода под веслами.
— А кто требует? — донеслось оттуда.
— Гонец из Абу[9]! К его величеству фараону — жизнь, здоровье, сила!
— Шлюпка идет к причалу!
Нефтеруф схватил Шери за руку.
— Слышишь? — прошептал он.
— Да.
— Из Та-Нетер[10]!
— Да.
— Это за мной!
— Нет!
— Он сообщит, что я бежал.
— Может быть. Но ведь бежишь не только ты один. Не только тебе опостылела жизнь в золотых рудниках.
— Это верно.
— Люди встают для битв.
— …и победы!
Гонец, как видно, уселся в шлюпку. И она поплыла к другому берегу. Эти двое проводили ее взглядом до самой середины реки, где она смешалась с предрассветными тенями.
Нефтеруф не сводил глаз с города и его главного дворца. Это чудо, воистину чудо, сотворенное за три года! Вырос город, вырос город на ровном, пустынном месте. Город, не уступающий красотой прославленной Ниневии[11] и даже самой столице хеттов! Но это — красивый, проклятый город, и строил его проклятый человек…
— Курва он, курва! — задыхаясь, проговорил Нефтеруф.
Шери понял, о ком речь…
«…Этот женоподобный ублюдок загнал нас в нору. Мы едим в той норе землю. И в наших глазах — песок! Знать всей Кеми — в той самой норе. Он загнал нас в нору! Я пришел сюда умереть. Но умру не только я! Не только я! Не для того шел я через пустыню и не для того ел землю…»