Через две недели я получил еще одного голубя от Венега из Луксора. Сообщение, которое принесла эта птица, состояло в том, что команда из примерно пятнадцати-двадцати человек на маленькой и незаметной рыбацкой лодке покинула устье Нила. Казалось весьма вероятным, что они направляются сюда, чтобы попытаться вернуть Мемнона. Венег даже назвал мне имя лейтенанта, командовавшего экспедицией. Это был скользкий малый по имени Панмаси, которого мы с Рамзесом знали в лицо. Он стал одним из любимчиков Аттерика. Ему было всего двадцать пять лет, но он уже успел заслужить репутацию сурового человека. Его можно было узнать по шраму на правой щеке и по хромоте, которую он получил от очередного боевого ранения, заставлявшего его слегка волочить правую ногу при каждом шаге.
Вскоре после этого наши дозорные на высотах Тайгетских гор доложили о странной рыбацкой лодке, притаившейся далеко в большом заливе Гитиона. Казалось, она была занята забрасыванием рыболовных сетей, но было уже слишком поздно и слишком далеко от берега, чтобы быть уверенным. Когда известие об этом событии достигло Рамзеса и меня в цитадели, мы немедленно оседлали лошадей и галопом поскакали в порт. Наши люди, охранявшие Мемнона, доложили, что все вроде бы спокойно. Однако я привел их в полную боевую готовность, и мы все заняли свои боевые посты и приготовились ждать. Я был почти уверен, что Панмаси не предпримет попытки захватить Мемнон до раннего утра, когда он надеялся, что внимание и энергия наших охранников будут на самом низком уровне. В этом случае я оказался прав, как это часто бывает. За час или около того до рассвета я услышал крик козодоя в лесу над гаванью, или, вернее, я услышал, как кто-то дал дилетантское приближение крика козодоя. Это одна из моих любимых птиц, и имитация не обманула меня. Я тихо передал приказ своему отряду из засады быть наготове.
Наступило короткое затишье. Впоследствии мы узнали, что это было в то время, когда головорезы Панмаси подкрадывались к часовым у ворот гавани и заставляли их замолчать, перерезая им глотки или колотя дубинками по черепам. Затем из складов почти бесшумно выскочили темные фигуры. Размахивая оружием, они помчались через каменную пристань к борту "Мемнона", где я приказал опустить трап, молчаливо приглашая незваных гостей подняться на борт.
Я также поставил на пристань несколько бочек с водой и грузовых ящиков, как будто для погрузки, как только на следующее утро начнется работа. За ними скрывались мои лучники и пикинеры. Я узнал Панмаси во главе его шайки пиратов. Однако я подождал, пока он выведет своих людей на открытое пространство и почти доберется до приглашающего трапа на палубу "Мемнона", и их спины будут представлены нам, прежде чем я отдал приказ своим парням вступить в бой. Они вскочили с того места, где прятались за бочками и ящиками. У каждого из них уже была наготове стрела, и они дружно пустили ее в полет. Дальность стрельбы была прямой, и почти каждая стрела попадала точно в цель. Под крики боли и удивления почти половина людей Панмаси упала, а остальные повернулись к нам лицом.
Но элемент неожиданности был в нашу пользу, и бой закончился почти сразу. Уцелевшие враги побросали оружие и упали на колени, хныча и завывая с высоко поднятыми руками. В отряде было двадцать пять человек, но только шестнадцать из них выжили после залпа стрел. Я был рад, что Панмаси остался в живых. Я хотел, чтобы он был достойно наказан за свое высокомерие и предательство. Но вскоре меня постигло разочарование, причем с совершенно неожиданной стороны.
Люди Рамсеса приготовили рабские цепи для наших пленников. Сначала их раздели до нижних юбок, связали запястья за спиной и сковали лодыжки так, что они были вынуждены делать только короткие ковыляющие шаги. Затем их погрузили на две большие повозки с навозом, и упряжки волов потащили их вверх по долине к цитадели.
Я послал вперед людей, чтобы предупредить население о захвате пиратов, и они выстроились вдоль дороги, издеваясь над пленными и забрасывая их грязью и навозом, когда они шли в плен, на суд и казнь за свои преступления.