Кермоза проворно отдернула меня назад и прошептала:
— Мы ничего не видели… Понимаешь?
— Понимаю, — ответил я, — и вижу, что сейчас с ним нельзя говорить.
Когда мы вернулись в залу, то нашли там Хэнаис, которая уже ожидала нас, одетая в темный плащ, с полосатым платочком на голове и узелком под мышкой.
Она упала к ногам Кермозы и поцеловала ей руку.
— До свидания, милая Хэнаис, — сказала та, целуя ее в лоб.
— Пойдем, — сказал я, взяв слегка дрожавшую руку девушки, — и не бойся ничего.
Я посадил ее в свою колесницу и по прибытии домой отвел к доброй Акке и оставил их вместе.
Управляющий наш доложил мне, что заканчивается оливковое масло, и спросил, куда послать за новым запасом его. Я отправился к богатому купцу, знакомому моего отца, и нашел его в большом горе. В доме у него было несколько человек больных, а дочь только что умерла от чумы. Я сообщил ему средства, которые так помогли Ильзирис, и в благодарность он обещал прислать мне сколько угодно масла.
Дома все было в образцовом порядке: отец и мать мои завернуты в промасленные простыни, амфоры наполнены тростниковым соком, а Хэнаис с удивительным проворством перемещалась от одной постели к другой, ничего не упуская из виду. Слуги ободрились под влиянием мужественной и расторопной девушки. Несколько невольников по приказанию Хэнаис наловили где-то змей и сняли с них кожу, чтоб достать жир, которым следовало смазывать чумные пятна на теле больных.
Отец находился в ужасном состоянии: чумные пятна покрывали все его тело, лицо распухло, в груди хрипело. Он не узнавал меня.
Долго я наблюдал за уверенными действиями Хэнаис и не мог отвести глаз от этого прелестного создания, которое своей красотой напоминало что-то неземное и казалось настоящим добрым гением страждущих. Я подошел к ней и, взяв ее маленькую смуглую ручку, сказал с признательностью:
— Милая Хэнаис, как ты все хорошо делаешь. Но не переоцениваешь ли ты свои силы? Я здоров и крепок и могу помочь тебе.
Она как будто смутилась и молчала с минуту, но потом, ободрившись, подняла на меня свои блестящие глаза и ответила:
— Не бойся, я не чувствую никакой усталости и буду присматривать за всеми. Никто не останется без помощи, а ты, — прибавила она, — отдохни несколько часов, а завтра займись своей службой. Никто из твоих не умрет, пока Хэнаис будет о них заботиться.
Взволнованный, я крепко пожал ей руку, обнял ее за талию и хотел поцеловать, но она отскочила от меня в испуге. Я же, вспомнив про обещание, данное Кермозе, поспешно вышел из комнаты.
На следующий день не произошло никаких особенных перемен. В доме у нас заболело еще несколько невольников, но никто не умер.
После обеда я поехал во дворец. Наследник чувствовал себя хорошо, только был крайне слаб. По окончании царского ужина один из офицеров сказал мне:
— Не знаешь ли ты, что сделалось с Радамесом? Уже два дня, как его нигде не видно. Уж не заболел ли он чумой?
— Не знаю, — отвечал я. — Дома у меня так много горя, что мне некогда думать о ком-либо другом.
— Мы все в таком же положении, — со вздохом заметил мой товарищ.
Ночью вид города, ставшего пристанищем чумы и смерти, был еще мрачнее и ужаснее, нежели днем. На улицах горели костры: солдаты жгли душистую траву, смешанную со смолой. В тени зданий крались люди с носилками, на которых были навалены длинные тюки, обернутые в просмоленный холст. То были жертвы чумы, и носильщики направлялись к городу мертвых со своей страшной ношей. Вынужденный сделать небольшой объезд, чтоб миновать длинную вереницу носилок с умершими, я должен был проехать мимо дома Мены.
Я вспомнил жестокость, с которой Радамес прогнал с этого самого порога свою больную жену. Пощадила ли его чума? Я решил удостовериться в этом.
У костра сидели на корточках солдаты-эфиопы, широкоскулые и с курчавыми головами. Я подозвал одного, приказал ему подержать мою лошадь и, подойдя к воротам, ударил бронзовым молотком в металлическую доску. Раздался громкий, продолжительный звук, волною разлившийся посреди ночного безмолвия, но внутри ничто не шевельнулось, и ни один слуга не вышел навстречу.
«Уж не вымер ли весь дом? — подумал я. — Надо в этом убедиться».
Я велел подать себе факел и вошел без всякого страха. Осматривая двор, споткнулся обо что-то.
Опустив факел, я с ужасом увидел, что это труп чумного, который находился уже в полном разложении и представлял собой одну черную смрадную массу. Я поднял факел над головой и убедился, что во дворе валялось с десяток мертвых тел; кроме того, несколько трупов, застывших в сидячем положении, виднелось у стен дома. Но что стало с хозяевами палат? Мне непременно хотелось это узнать, и, отвернувшись от трупов, я вошел в дом.