Когда наследник в сопровождении нескольких всадников подъехал к воротам, часовой, несмотря на темноту, узнал его. Тотчас же выбежал из пилона дворцовый чиновник, в белой юбке, темной накидке и в парике, похожем на колпак.
— Во дворец уже поздно? — спросил наследник.
— Да, ваше высочество, — ответил тот. — Царь обряжает богов ко сну.
— А что он будет делать потом?
— Он соизволит принять военного министра Херихора.
— Ну, а после?
— После этого он будет смотреть танцы в большом зале, а затем примет ванну и совершит вечерние молитвы.
— Меня он не ждет к себе? — спросил наследник.
— Завтра, после военного совета.
— А что делают царицы?
— Первая царица молится в комнате покойного сына, ваша же благородная матушка изволит принимать финикийского посла, который привез ей подарки от женщин Тира[42].
— Есть и девушки?
— Есть несколько; на каждой драгоценностей, по крайней мере, на десять талантов.
— А кто там бродит с факелами? — спросил царевич, указывая рукой на нижнюю часть парка.
— Это снимают с дерева брата вашего высочества. Он сидит там с полудня.
— И не хочет спускаться?
— Теперь спустится, — за ним пришел шут первой царицы и пообещал, что сведет его в харчевню, где пьют парасхиты[43].
— А про сегодняшние маневры здесь уже что-нибудь слыхали?
— В военной коллегии говорили, что штаб был отрезан от корпуса.
— А еще что?..
Чиновник молчал в нерешительности.
— Рассказывай, что слышал.
— Еще говорили, что за это ты приказал отсчитать одному офицеру пятьсот палок, а проводника повесить.
— Какая ложь!.. — отозвался один из адъютантов наследника.
— Солдаты тоже говорят, что все это, наверно, враки, — ответил чиновник смелее.
Наследник повернул коня и поехал в нижнюю часть парка, где находился малый дворец, в котором он жил. Это был, в сущности, одноэтажный деревянный павильон. Он имел форму шестигранника огромных размеров с двумя террасами — верхней и нижней, которые шли вокруг всего здания и держались на деревянных столбах. Внутри горели светильники, и видно было, что стены сделаны из резного дерева, ажурного, как кружево, и защищены от ветра разноцветными тканями. На плоской, обнесенной балюстрадой кровле было разбито несколько шатров.
Наследник вошел в дом, где его радостно встретили полунагие прислужники; одни освещали факелами дорогу, другие падали перед ним ниц. Здесь он снял запыленную одежду, искупался в каменной ванне и накинул на себя белую тогу, нечто вроде большой простыни, застегнув ее у шеи и перевязав у талии шнуром. На первом этаже он сел ужинать, ему подали пшеничную лепешку, горсть фиников и кружку легкого пива. Затем он поднялся на верхнюю террасу и, улегшись на ложе, покрытом львиной шкурой, велел прислуге разойтись и прислать к нему наверх Тутмоса, как только тот прибудет.
Около полуночи перед павильоном остановились носилки, из которых вышел адъютант наследника, Тутмос. Зевая от усталости, он тяжелой походкой поднялся на террасу. Наследник тотчас же вскочил с постели.
— Это ты? Ну что? — спросил он.
— Ты еще не спишь? — удивился Тутмос. — О боги, после стольких дней мучительной тряски!.. А я-то надеялся, что удастся соснуть хотя бы до восхода солнца.
— Как там Сарра?..
— Будет здесь послезавтра или ты у нее в усадьбе, на том берегу Нила.
— Только послезавтра?!
— Только?.. Выспался бы ты лучше, Рамсес. Слишком много накопилось у тебя в сердце черной крови. И оттого тебя бросает в жар.
— А что ее отец?..
— Он — человек порядочный и неглупый. Зовут его Гедеон. Когда я сказал ему, что ты хочешь взять его дочь, он бросился на землю и стал рвать на себе волосы. Я, конечно, выждал, пока окончатся эти излияния отцовского горя, поел кое-чего, выпил вина, и мы приступили к переговорам. Гедеон, обливаясь слезами, сначала клялся, что предпочел бы видеть свою дочь в могиле, чем чьей-нибудь наложницей. Тогда я сказал ему, что он получит под Мемфисом, на берегу Нила, имение, которое приносит два таланта годового дохода и свободно от налогов. Он вознегодовал. Я пообещал ему еще один талант ежегодно золотом и серебром. Он вздохнул и заметил, что его дочь три года училась в Пи-Баилосе. Я набавил еще талант. Но Гедеон все тем же безутешным тоном стал уверять, что теряет очень хорошую должность управляющего у господина Сезофриса. Я объяснил, что ему незачем бросать эту должность, и прибавил еще десять дойных коров с твоего скотного двора. Лицо его несколько прояснилось. Он признался мне под глубочайшим секретом, что на его Сарру обратил уже внимание один очень важный господин, некто Хайрес, который носит опахало над мемфисским номархом. Я пообещал ему еще бычка, небольшую золотую цепь и ценное запястье. Таким образом, за Сарру придется отдать: усадьбу, два таланта наличными ежегодно, десять коров, бычка, цепь и золотое запястье. Это ее отцу, почтенному Гедеону. А ей самой — что ты пожелаешь.
42