«Хотелось бы мне знать, способна ли она бить египетских крестьян, как ее всегда испуганные родичи? О, моя мать права, не доверяя евреям! Но Сарра, может быть, не такая, как другие!»
Однажды, вернувшись домой раньше обыкновенного, он застал во дворе перед домом весело игравших голых ребятишек. Завидев его, все эти желтокожие существа разбежались с криком, как дикие гуси на болоте, и не успел он подняться на крыльцо, как их и след простыл.
– Что это за мелюзга? – спросил он у Сарры. – Отчего они убегают от меня?
– Это дети твоих слуг, – ответила Сарра.
– Евреев?
– Моих братьев.
– Ну и плодовит же ваш народ! – засмеялся царевич. – А это кто такой? – прибавил он, указывая на человека, боязливо выглядывавшего из-за угла.
– Это Аод, сын Барака, мой родственник. Он хочет служить тебе, господин. Можно мне взять его сюда?
Рамсес пожал плечами.
– Усадьба твоя, – ответил он, – и ты можешь брать на службу всех, кого хочешь. Однако если эти люди будут так множиться, они скоро заполнят весь Мемфис.
– Ты не любишь моих братьев? – прошептала Сарра, с тревогой глядя на Рамсеса и опускаясь к его ногам.
Царевич с удивлением посмотрел на нее.
– Да я о них и не думаю, – ответил он пренебрежительно.
Эти мелкие размолвки, которые огненными каплями жгли сердце Сарры, не изменили отношения к ней Рамсеса. Он был приветлив и, как всегда, ласков с ней, хотя все чаще и чаще глаза его устремлялись на другой берег Нила, к мощным пилонам дворца.
Вскоре добровольный изгнанник заметил, что не только он тоскует. Однажды с того берега отчалила нарядная царская ладья, пересекла Нил по направлению к Мемфису и стала кружить так близко от хутора, что Рамсес мог разглядеть плывших в ней. Он узнал свою мать, которая восседала под пурпурным балдахином, окруженная придворными дамами; против нее на низкой скамейке сидел наместник Херихор. Правда, они не смотрели в его сторону, но Рамсес понимал, что они наблюдают за ним.
«Ага! – усмехнулся он про себя. – Моя достопочтенная матушка и господин министр хотят извлечь меня отсюда до возвращения царя».
Настал месяц тоби, конец октября и начало ноября. Воды Нила спадали на уровень в полтора роста человека, с каждым днем открывая новые пространства черной вязкой земли. Как только вода сходила, сейчас же на это место устремлялась узкая соха, влекомая двумя волами. За сохой шел нагой пахарь, рядом с волами – погонщик с коротким кнутом, а за ним сеятель; увязая по щиколотку в иле, он нес в переднике зерна пшеницы и разбрасывал их полными горстями.
Для Египта начиналось лучшее время года – зима.
Температура не превышала пятнадцати градусов, земля быстро покрывалась изумрудной зеленью, среди которой, словно искры, вспыхивали нарциссы и фиалки; их аромат все чаще примешивался к терпкому запаху земли и воды.
Уже несколько раз лодка с царицей Никотрисой и наместником Херихором появлялась поблизости от дома Сарры. Каждый раз царевич видел, что его мать весело разговаривает с министром, и убеждался, что они нарочно не смотрят в его сторону, как будто желая выказать ему свое пренебрежение.
– Подождите! – сердито прошептал наследник. – Я вам покажу, что и я не скучаю.
И вот, когда однажды, незадолго до заката солнца, отчалила от того берега раззолоченная царская ладья со страусовыми перьями по углам разбитого на ней пурпурного шатра, Рамсес приказал приготовить лодку на двоих и сказал Сарре, что поедет с ней кататься.
– Яхве! – воскликнула Сарра, всплеснув руками. – Да ведь там твоя матушка и наместник!
– А здесь будет наследник престола! Возьми с собой свою арфу, Сарра.
– Как, и арфу? – спросила она дрожа. – А если твоя досточтимая матушка захочет говорить с тобой?… Я тогда брошусь в воду!
– Не будь ребенком, Сарра, – ответил, смеясь, наследник. – Наместник и моя мать очень любят песню. Ты можешь даже привлечь к себе их симпатии, если споешь какую-нибудь красивую еврейскую песню, что-нибудь про любовь.
– Я не знаю таких, – ответила Сарра, в душе которой слова Рамсеса пробудили надежду. А вдруг и в самом деле ее пение понравится этим могущественным особам, и тогда…
В дворцовой лодке заметили, что наследник престола садится с Саррой в простой челнок и даже сам гребет.
– Смотрите, ваше святейшество, – шепнула царица министру, – он плывет нам навстречу со своей еврейкой.
– Наследник повел себя так разумно в отношении своих солдат и крестьян и проявил столько раскаяния, удалившись от двора, что вы, ваше величество, можете простить ему эту маленькую бестактность, – ответил министр.