2
В статье Игоря Клямкина «Почему трудно говорить правду» («Новый мир» № 2, 1989 год) есть раздел под заголовком «Как нам себя называть?», перекликающимся с заголовком вышедшей в том же году книги JI. А. Гордона и Э. В. Клопова «Что это было?», — размышления по поводу триединого вопроса: кто мы? где находимся? куда идём? Теоретическая суть этого вопроса понятна: авторы желают определить формационную принадлежность общества, которое было построено в нашей стране за 70 лет советской власти. Что это за формация? Какой способ производства? Было ли в истории человечества нечто подобное или же это что-то новое, неизвестное? Вот что по этому поводу думает И. М. Клямкин: «Не обнаружив ничего подходящего рядом, стали искать сзади. Взгляд скользнул по векам и эпохам — и быстро добрался до Древнего Востока. Показалось — вот оно наконец-то, то самое, вот они, наши истоки. Понятно, что и это открытие не дошло до трибун и печатного станка ни в 60-х, ни тем более в 70-х. Но зато сейчас оно тиражируется широко и беспрепятственно: у нас не социализм, у нас — «азиатский способ производства»!
Это уже теплее. Но ещё не горячо. Да, азиатский способ производства — это замкнутое натуральное или мелкотоварное хозяйство, это регулирующая роль государства в экономике при культе первого лица, наделённого неограниченной властью. И все же… Все же азиатский способ производства — дитя сельскохозяйственной, а не индустриальной цивилизации. А самое главное — азиатское государство, регулируя хозяйственные связи между общинами, не вмешивается в их внутреннюю экономическую жизнь. Но у нас-то совсем другое, у нас — всепроникающее, тотальное огосударствление!»
Очень жаль, что столь эрудированный автор, как И. М. Клямкин, впал в широко распространённое в научной среде предубеждение против так называемого «опрокидывания древности в современность», а проще говоря, против широкомасштабного и непредвзятого сопоставления современных и архаичных социально-экономических систем. Все обнаруженные таким путём аналогии обычно заранее объявляются натяжками, а инварианты исторического развития рассматриваются как поверхностные параллели чисто конъюнктурного свойства; попытки сопоставления архаичных и современных структур заранее считаются ненаучными, не учитывающими «качественно иной этап развития», несопоставимость «уровней производительных сил» и т. д. и т. п. Вот и у Клямкина те же аргументы. Мне кажется, пришла пора с этими расхожими аргументами разобраться.
Итак, аргумент первый — насчёт «детища индустриальной цивилизации» и несопоставимости уровней развития производительных сил. Вроде бы аргумент настолько убийствен в своей самоочевидности, что и спорить не о чем. Ну как, в самом деле, сопоставить СССР и Древний Египет по такому экономическому показателю, как выплавка стали? Мы свыше 160 миллионов тонн в год ею получаем, а египтяне стали вообще не знали, дай бог, бронзы 3–5 тысяч (не миллионов) тонн в год выплавляли. О чем тут вообще говорить?
Не спешите с выводами. Читал я где-то, что во время войны с американцами на Тихом океане у японских моряков бытовала горько-ироничная поговорка; «В мире есть три абсолютно бесполезные вещи: египетские пирамиды, великая китайская стена и линкор «Ямато»». И в самом деле, флагман японского военного флота, крупнейший в то время в мире боевой корабль водоизмещением более 60 тысяч тонн, с полуметровой броней и невиданными 450-миллиметровыми орудиями, так за всю войну ни разу своими двухтонными снарядами и не выстрелил. Уже в конце войны японские адмиралы, пытаясь любой ценой реализовать колоссальную ударную мощь своего любимого монстра, бросили его против американской авианосной эскадры. За несколько сот миль от неё он был обнаружен, а затем и потоплен американской палубной авиацией.
Так вот, мораль сей притчи такова: к перечисленным в японской морской поговорке трём самым ненужным в мире вещам мы можем вслед за героическим линкором присовокупить свою не менее героическую тяжёлую индустрию. От пирамид, стены и линкора ею отличает разве что одно: если первые три великие бесполезности в общем-то безвредны, как говорится, «есть не просят», то о нашей индустрии этого не скажешь, — занимаясь главным образом расширенным воспроизводством самой себя, она в то же время не только загрязняет окружающую среду и истощает природные ресурсы, но и наводняет нашу денежную систему «пустыми» рублями, выданными в виде зарплаты занятым в ней работникам. Отоварить рубли нечем: к выпуску продукта конечного спроса (того, что нужно людям) каша тяжёлая индустрия отношения не имеет. Мне могут возразить, что задача отраслей группы «А» — не население снабжать, а группу «Б» обеспечивать станками и машинами. Верно! Но вот этого-то она (группа «А») как раз и не делает. Несчастная группа «Б» до сих пор зачастую использует станки, выпущенные у нас давным-давно или купленные за рубежом. Так вот, к вам вопрос (это я к Клямкину обращаюсь): а какое вообще отношение наша тяжёлая индустрия имеет в таком случае к производительным силам и к экономике? Ведь экономика и производительные силы — это по самому своему определению то, что производит нечто полезное для человека. Наша тяжёлая индустрия полезного для человека производит мало, а вредного — от выбросов и отходов до неотоваренных рублей — сколько угодно. Если это и экономика, и производительные силы, то со знаком минус — антиэкономика, разрушительные силы. Сравнивать их по уровню с экономикой Древнего Востока действительно смысла никакого нет, но не потому, что у этих «сил» «уровень несопоставимо выше», а потому, что к экономике они имеют такое же отношение, как и египетские пирамиды. И ещё один ехидный вопрос Игорю Клямкину: а если бы египетские фараоны вместо пирамид насооружали металлургические комбинаты и завалили весь Египет чугуном и сталью — перешёл бы тогда Древний Египет на более высокую (может быть, даже социалистическую — учитывая тотальное господство государственной собственности в фараоновском Египте) стадию развития? Эх, уж лучше бы наши ведомства пирамиды строили вместо гигантов индустрии. Очень по этому поводу хорошо Алексей Черниченко высказался: «Поистине блажен, кто не ведает, что это «индустриальное величие» в доставшемся от Сталина безвариантном варианте с его, будь он неладен, чугуном и трактором на душу населения — кошмарнейшая, безвыходнейшая экономическая ловушка, экстенсивный тёмный тупик. Знать бы философу, что храмы старой веры пригодились Сталину под зерносклады и клубы, а вот храмы его, сталинской веры (точнее, в веры), все эти гиганты-первенцы, и под такое не годятся, они-то и вяжут нас сегодня больше всего, не дают повернуться, сманеврировать в тупике, чтобы найти верный путь. Именно из-за них, как в кошмарном сне, когда не в силах проснуться, мы продолжаем топить себя в тракторах, комбайнах, тоннах чугуна, самых многочисленных и плохих в мире. Именно эти гиганты ни в кооператив переделать, ни в аренду отдать невозможно. И остановить — как? Ведь с ними связаны сотни тысяч людей». Так что, если уж и сравнивать наши и «азиатские» производительные силы, то тяжёлую индустрию придётся вынести за скобки. Сравнивать следует отрасли группы «Б» и сельское хозяйство. Ну что же, сравним. К концу IV тысячелетия до нашей эры — в условиях меднокаменного века — египтяне добивались урожаев сам-двадцать. То же самое было и в Шумере. Это выше среднемирового уровня (24,4 центнера с гектара), тем более — среднего уровня всех развивающихся стран (21,5). Советский Союз с урожайностью в эти годы (1983–1985) 15,6 центнера с гектара занимал 90-е место среди 109 стран, отмеченных статистикой ФАО.