Убирая справочник в наплечную сумку, Крозельчикюс заметил странное: миниатюрные фарфоровые бинтуронги на каминной полке, амиантовые в чёрную полоску, не стояли ровно, как обычно, а выстроились в подозрительную синусоиду. Это был плохой признак. Бинтуронги нервничали.
Крозельчикюс медленно обернулся к бюро, заранее испытывая нехорошее предчувствие.
Нижний ящик бюро был выдвинут примерно на полтора сантиметра.
В три шага Крозельчикюс пересёк комнату, но внутренне он преодолел куда более внушительное расстояние. Мысли его зигзагами метались от надежды к отчаянью, и семнадцать раз Крозельчикюс успел подумать, что, может, он сам вчера не до конца задвинул ящик, и шестнадцать раз успел решительно отмести такую возможность.
В семнадцатый раз ответ ему дала реальность: гелиофора в ящике не было.
3
В мрачную обволакивающую апатию Крозельчикюс впал ещё до прихода полиции. Он сел на краешек стула, упёрся ладонями в колени и так просидел двенадцать минут. Стрелка настенных часов двигалась то рывками, то черепашьей развалкой. И в эти двенадцать минут вечности Крозельчикюс успел двести тридцать шесть раз обдумать произошедшее и пятьдесят восемь раз в деталях припомнить вчерашний вечер.
Инспектор, явившийся в сопровождении двух хвостов, представился именем Зайнике. Был он невозмутим, курил трубку, руки прятал в карманах полосатого пальто. Хвосты осмотрели квартиру, обнюхали стены и пол, а внимательнее всего – входную дверь. После чего Зайнике выставил их на улицу.
Крозельчикюс не сводил взгляда с инспектора. Зайнике неспешно прошёлся по комнате, посмотрел на бинтуронгов, изучил коллекцию гелиографий над камином. Спокойный и внушительный, он напомнил Крозельчикюсу индийского элефанта.
– Видите ли, Крозельчикюс, какая проблема. Problème, как говорится, du siècle. Следов взлома – нет. Вы, Крозельчикюс, понимаете, что это значит?
Инспектор устроился рядом с Крозельчикюсом, выложил на стол карандаш и толстый блокнот в переплёте цвета испуганной мыши.
Крозельчикюс не стал отвечать, хотя прекрасно понял намёк Зайнике. Неуверенные в себе люди обыкновенно очень страшатся подобных обстоятельств, и Крозельчикюс не был исключением. Заранее, ещё до появления инспектора, он вообразил, что его непременно сочтут виновным. Крозельчикюс мысленно перебирал возможные ответные реплики. Но все они были фальшивы и нелепы.
Инспектор внимательно посмотрел на Крозельчикюса, оценил, по всей видимости, его внутреннее состояние и сочувственно покачал головой, послюнявил карандаш, сделал какую-то пометку в блокноте.
– По моей информации, ваш близкий знакомый, Виташ Бодани, – активист «Спектрума». Это правда? – невпопад спросил Зайнике, оглянулся в поисках пепельницы и, не найдя её, достал из кармана платок.
– Я н-не… Чёрт возьми, когда вы успели пересчитать моих знакомых? – вскинул брови Крозельчикюс.
– Не будьте ребёнком. Вы в сером списке Штайнграу, и это значит – нам известно о вас всё.
Крозельчикюс поспешно опустил взгляд и принялся изучать старый потрескавшийся паркет. Раньше он не замечал этих трещин, но теперь в их сплетениях виделись Крозельчикюсу диковинные картины. Вряд ли в Штайнграу действительно знали о нём всё. Тогда бы не было этой дружелюбной беседы, как и повода для неё, а Крозельчикюс давно и надёжно обосновался бы в Богнице, в окружении молчаливых серых стен.
– Вы подписывали уведомление, Крозельчикюс. Предупреждены о последствиях. Гелиофор исчез – это же не кот чихнул.
Крозельчикюс с подозрением покосился на Зайнике. Восьмисекундный «Чихающий кот» был одним из самых популярных фильмов, снятых для запрещённого теперь эдисонова кинетоскопа.
Зайнике аккуратно высыпал на платок содержимое трубки, для верности постучал трубкой по столу, держа её за мундштук. Свернул платок, убрал в карман и принялся набивать табачную камеру новой порцией табака из гридеперлевого кисета.
Крозельчикюс коротко глянул на трубку – цвета весенней зелени, новенькую, блестящую, удивительно контрастирующую с соловьиным костюмом инспектора – и тотчас отвёл взгляд.
– Не одобряете табакокурение? – понимающе хмыкнул Зайнике, но трубку не убрал.
Крозельчикюс вскочил, нервно прошёлся по комнате и сел на краешек стула в той же позе. Он хотел снять очки, но не смог: руки его мелко дрожали, и, только уперев их в колени, Крозельчикюс кое-как унял дрожь.