Невдалеке от музея помещался газетный киоск. Крозельчикюс остановился рядом с ним, чтобы незаметно осмотреться.
Конечно, никаких хвостов позади не было. По пустынной серой мостовой ветер гонял жухлые кленовые листья. Но Крозельчикюса не отпускало тревожное чувство, что улица полна тайных соглядатаев, которые только и ждут момента, чтобы уличить преступников.
Юноша в потрёпанной федоре прошёл мимо, окинув Крозельчикюса и Агату равнодушным взглядом. Равнодушным ли? Нескладная дамочка у соседнего дома изучала список жильцов. Подозрительно.
– Что пан хочет? Вечернюю «Лидове»? Папиросы, табак? – противным голосом поинтересовался старик-киоскёр. Крозельчикюс спохватился, ткнул пальцем в первую попавшуюся пачку папирос.
Наклонился к Агате и зашептал:
– Панна Агата, не нужна вам эта махинация. Останьтесь.
Агата испуганно оглянулась. По противоположной стороне улице медленно шёл Виташ, искусно делая вид, что совершенно не интересуется Крозельчикюсом и Агатой.
– Простите меня, пан Крозельчикюс, что посоветовала вам обратиться к нему, – ответила Агата. – У меня и мысли не было… что Виташ… Я так хотела помочь! И теперь не оставлю вас! Не смейте перечить.
Холодной своей ладошкой Агата сжала запястье Крозельчикюса, и тот замер в блаженстве. Пусть завтра смерть. Теперь не страшно.
– Шесть гелеров, – напомнил о себе киоскёр.
Крозельчикюс поспешно дал ему несколько монет и машинально спрятал в карман ненужные папиросы.
«Дом Нисефора», как и большинство музеев, в понедельник не работал, а мрачно дремал серыми стенами в компании усатого сторожа.
Этот дом не был родным для Ниепце. Это была его тюрьма.
Нисефора заперли здесь почти сразу, после дознания по делу о мёренской чуме. И ему ещё повезло. Остальные жертвы первой гелиографии, в том числе и жена Ниепце, закончили свои дни в карцерах Богнице, где их до смерти лечили кровопусканиями, слабительными, опием, чемерицей и ледяной водой. Ниепце не лечили. Почти. Но ему долгих двенадцать лет пришлось трудиться в этих стенах – на благо общества.
«Дом Нисефора» следовало бы назвать музеем славы Штайнграу. Это был памятник нечеловеческой изворотливости основателей серого департамента. Открытие Ниепце, обернувшееся мёренской чумой, для Шейнграу стало лестницей к власти; никчёмная лаборатория при Богнице превратилась в структуру, контролирующую весь Мёрен.
В Штайнграу хотели от Нисефора много, но добились только изобретения безопасной гелиографии, развитие и распространение которой серые с тех пор чутко и бдительно сдерживали. Всякое новшество, хоть бы и косвенно связанное с опасной наукой офтальмологией, тщательно обнюхивали специальные люди из патентного ведомства Штайнграу и, как правило, запрещали.
Было совсем уже темно, когда Агата приостановились у запертых ворот «Дома Нисефора». Крозельчикюс же решительно прошёл мимо, прошипев только:
– Не сюда.
Он двинулся вдоль чугунной ограды, заросшей плющом, и повернул за угол. Здесь Крозельчикюса нагнал Виташ, ухватил за плечо.
– Без фокусов, дружище. Вы куда собрались?
– Пан Бодани, – сказал Крозельчикюс, оглядываясь, – оставимте панну Агату здесь. Незачем впутывать её в грязное дело.
Неслышно подошла Агата.
– Я иду с вами, и это не обсуждается. – В её голосе прозвучали металлические нотки. Виташ и Крозельчикюс переглянулись.
– Крозельчикюс, вы неправы насчёт грязного дела, – горячо зашептал Виташ. – Я не всё могу рассказать, но поверьте, вы оказываете «Спектруму» неоценимую услугу.
– Думаете, меня впечатляют ваши детские игры в политику? – Крозельчикюс скептически поднял бровь. Отодвинул рукой заросли плюща и сказал: – Прошу.
Следуя привычке хранить и систематизировать не только музейные экспонаты, но и любую информацию об окружающем мире, Крозельчикюс давно приметил место в ограде, где расположенные достаточно широко прутья решётки позволяли забраться на территорию музея в обход ворот и сторожки охраны.
– Вы недооцениваете «Спектрум». Знаете ли вы, какую библиотеку по теме человеческого зрения нам удалось собрать? – В голосе Виташа звучал неподдельный фанатизм. – Я намедни читал научный труд некоего Яна Далтона – это удивительно, что он пишет…
– Впервые слышу это имя.
– Уж об этом в Штайнграу побеспокоились. А о Менделе вы слышали? Гениальный учёный, светило. Сгинул в Богнице вслед за Далтоном.
– Ваши учёные были душевнобольными?