Он пошел на корму. Он был одет в льняную куртку, белее, чем шерсть. У него было жесткое сердце, кинжал за поясом и сапоги из невыделанной кожи.
Поль Крабб подошел к нему. Они поговорили о трубках. Мандарин подарил обоим желтые трубки и несколько унций вещества плавкого, ядовитого и всеведущего. Все трое курили. Крабб вяло говорил. У него были вздутые пальцы и отвисшие губы. Иногда он смотрел на свои ладони, будто ища в них воспоминаний. Поль Жор был более сдержан. Он говорил мало.
На марсе дозорный зажег фонарь. Зеленый огонь горел на вершине мачты. Там, вдали, виднелся огонь "Святой Эстеллы", розовый и бледный во мраке.
Поль Крабб удалился, разговаривая сам с собой. Несколько матросов бесцельно бродили по палубе. Они казались взволнованными. Капитан окликнул их. Он знал, что они больны меланхолией и тоской по родине. С каждым днем они становились печальнее, замкнутей и жестче.
- Эй, что с вами? Животы болят?
Люди серьезно покачивали головами. Один из них заговорил: они опасаются китайских предательств; им чудятся пиратские притоны и тайные убийства; им не нравится мандарин. Никто не произнес имени Ла. Они хотели вернуться на "Святую Эстеллу", повернуть руль на Дьепп.
Понемногу они успокоились и удалились. Снова капитан остался один. "Если они уплывут, - думал он, - нет, нет, он останется на джонке, около Ла... Тем хуже для "Святой Эстеллы"!"
Он пошел назад, держа руку на ноже.
Он смотрел с кормы на черный корпус "Святой Эстеллы", плывшей на буксире. Бледный огонь на фок-мачте мигал, как глаз. Мачта, черная, обнаженная, поднималась бесцельно и беспредельно. На джонке какой-то китаец застонал... Какой-то китаец... Или Она?.. А там, вдали, вынырнув из тумана, луна, луна из фарфора осветила вдруг Бастрда в вороньем гнезде и сделала его белым, белее, чем девушка...
Поль Жор вынул нож и попробовал лезвие. И тогда послышался голос. Он исходил из каюты на корме. Он запел на чужом восточном языке, в ритме, отточенном веками. Он пел о сердце мужчины, о сердце, сохраняющем тот же контур, тот же оттенок и то же биение на берегах Голубых рек и Франкских морей. Это был голос очень молодого человека, быть может голос женщины... Нож выпал из рук Поля Жора, ударившись о фарфор. Голос умолк, но тотчас же зазвучал снова. И снова он расцветал в ночи, как воспоминания... Он пел о сердце мужчины, ибо Поль Жор, не понимая, чувствовал это. Сердце мужчины!
Поль Жор все еще смотрел на "Святую Эстеллу". Он видел, как на бугшприте расхаживало четвероногое существо. Теперь Бастард неподвижно стоял на марсе рядом с бледным огнем, бледным, как сердце мужчины. Черная фигурка прыгала по бугшприту. Порой она издавала жалобный звук, который тотчас же угасал. Вынырнула луна и осветила обезьяну. Это была она. Она прыгала в лунном свете и стонала он удовольствия... Сердце мужчины... Обезьяна плясала на палубе, потому что дитя Китая пело о сердце мужчины. Тончайшие соответствия соединяют сердца в единстве мира. Поль Жор, полный смущения, вернулся и поднял нож. Он отчетливо почувствовал, что сердце обезьяны бьется в такт с его сердцем. Так значит, та песня Китая не о сердце мужчины, но о сердце мира.
Поль Жор перешагнул через заслоны. Он нагнулся, но не смог достать буксирного каната. Он скрывал жест, который предстояло сделать. Луна вынырнула еще раз; он стоял неподвижно, выжидая, чтобы она скрылась. Он уселся верхом на перекладину.
Луна исчезла. Момент настал. Но Поль Жор чувствовал, что лишается сил.., может быть, трубка, может быть, воспоминание о Франции... Пояс давил бока. Он расстегнул его и вдохнул ветер обнаженной грудью. Делать нечего. Каравелла или Ла... Он прошептал во мраке: Ла!..
Он быстро прыгнул на борт и сильными ударами ножа перерубил канат. Последний удар.
Канат упал в воду, застонав, как ребенок, как обезьяна...
Глава 16
БЕЛАЯ ЧУМА
Четыре доски держались на защитных заслонах, в неустойчивом равновесии. На них положили четыре трупа, зашитые в парусину и завязанные тщательно, как мумии. Это были трое китайцев и один человек из Дьеппа, Флешу Л'Онс. Болезнь искусно преобразила их лица, согласно законам дополняющих цветов. Лицо европейца было вздуто и красно; лица китайцев - сморщены и зеленоваты. В этот миг над ними поднялась заря, мертвенно бледная и братская.
Они умерли за одну ночь. Это была тяжелая болезнь; она начиналась со рта, скребла горло, разъедала внутренности и спускалась в ноги. Многие были заражены ею. Они не знали, турецкая ли это болезнь или белая чума.
Показался капитан. И тотчас же Томас Хог одну за другой качнул все четыре доски. Ветер в снастях пел монотонно, как священник. Море желтело с каждой минутой. Оба экипажа выстроились перед досками: с одной стороны белые, мрачный и бородатые, с другой - маленькие китайцы, распухшие от слез.
Четыре тела, с ядрами на ногах, нырнули в веселое море, прямо и точно.
Все было конечно.
Поль Жор направился к Китайской каюте (так дьеппцы называли каюту на корме). С тех пор, как "Святая Эстелла" исчезла, его мысли были свободны. Отныне с этим покончено. Нет возврата, нет родины. Он посвятит все свои мысли Ла, всю свою жизнь. Он бросил Европу, как котомку.
На нем был коричневый сюртук, в виду церемонии, и кепи с козырьком из кордовской кожи. Он снял кепи, наслаждаясь свежестью ветра, ласкавшего его виски. Восходящее солнце накладывало на фарфоровые мачты тонкий слой румян. Матрос в гнезде, кашлянув, расстроил изящную картину: белая джонка на бледном море.
Поль Жор хотел посетить Ла в ее комнате. Приятная нерешительность овладела им. Он беспричинно медлил.
Перед бизань-мачтой Жоан помогал управлять реей. Капитан рассеянно взглянул. Кончив работу, маленький юнга сел на связку канатов, и спрятав лицо в маленькие кулаки, заплакал.
Поль Жор подошел к нему. Он никогда не думал, что другой мужчина может полюбить Ла.
- Ты плачешь? - спросил он.
- Я люблю ее, - ответил мальчик.
Поль Жор ушел в раздумье. Пред тем, как войти к Ла, он остановился на мгновенье, чтобы пригладить бороду, оправить рукава. И вдруг он насторожил слух, изнутри доносились взрывы голосов, и металлический звон. Кто-то стонал. Вскоре стоны усилились и громкий крик разорвал воздух. Поль Жор узнал голос Ла. Под напором его плеча поддалась хрупкая китайская дверь. На низкой постели без подушек лежала Ла, с руками протянутыми вдоль тела, со скрещенными ногами, скованная у шеи, бедер и ног длинной золотой цепью.
Мандарин вскочил и пятился, не говоря ни слова. Поль Жор, переступая прог, схватил вазу и швырнул ее в Бу Лей Сана. Ваза разбилась о китайский череп и длинная черная жидкость потекла по ушам Желтокожего, по его жирной спине и пяткам.
Тогда Поль Жор подошел к кровати. Пама была из красной меди, постель из черного шелка.
На черном шелке лежала Ла, одетая в желтый шелк. Капитан неуклюже снял цепи и швырнул их на пол. На фарфоре золотые цепи издали хрупкий пророческий звон, звенящий в ушах девушек всего мира.
Ла поднялась и протянула руки Полю Жору. Капитан сел в ногах. Он взял руки Ла в свои и молча глядел на них. Они были матовые и гладкие, без вен и без жилок. Ногти, отточенные треугольниками и раскрашенные, сверкали на кончиках пальцев. Он сжал эти пальцы. Он был молчалив, растроган... Ла ударила в бронзовый гонг и тотчас же показался китаец, это был южный китаец. Поль Жор глядел на него с некоторой тревогой.
Он был еще меньше, чем другие китайцы. Его круглое лицо лоснилось от полноты и мудрой юности. Кроткий лоб овально выступал над двумя линейными глазами. Его тело женственно извивалось. Он был одет в шелк с цветами лотоса.