Константин Константинович Сергиенко
Фарфоровая голова
Художник Илья Воронин
Часть первая
Апрель
Небывало тёплый апрель пришёл этой весной в город. Дни стояли голубые с блестящим солнцем в зените, и птицы пели необыкновенно радостно. Многие из них не улетали на юг, потому что и зима была мягкой, с хмурым небом и мокрыми оттепелями.
Уже к середине месяца тротуары просохли, а деревья покрылись дымной пахучей зеленью. День ото дня она становилась гуще, сочнее, теперь и воробьи могли приниматься за любимую игру в прятки, хоронясь между новыми крепкими листочками.
Словом, жить было хорошо. И особенно понимали это школьники. Девочки чертили во дворах классики, а мальчики крутили блестящими портфелями, придумывая новые каверзы.
Да, жить было хорошо. При этом решительно всем. Даже старый особняк в Матвеевском переулке заметно помолодел, под его карнизом начала вить гнездо серая птичка. Птичка совсем незаметная, но при внимательном взгляде на груди её можно было различить алые крапины.
Ночь в старом особняке
Ночью холодное око луны проникло в комнату. По паркетному полу лёг голубой коридор, блеснули искры на стёклах шкафа.
Тихо. Пахнуло в окно ночным запахом. В отдалении с мягким шорохом прокатила машина. И вновь тишина…
Катя проснулась оттого, что ей стало тревожно. Ночью она просыпалась редко. Катя повернулась на другой бок и снова хотела уснуть, но в это мгновение что-то зашуршало в углу, завозилось.
«Мышка», — подумала Катя. В их старом доме мышей было сколько угодно. По ночам они вершили свои маленькие мышиные дела. Шуршание стихло на миг, но затем послышался скрежет. Сначала слабый, вроде поскрёбывания, потом отчётливый, громкий.
«Вот нехорошие», — подумала Катя, но вдруг ей стало не по себе. Скрежет усиливался. В нём появились странные звуки, словно бы всхлипы и стоны, к ним прибавился неприятный хруст.
Катя спустила с кровати ноги, и паркет показался ей ледяным. С замирающим сердцем она пошла в угол комнаты. Там было темно, луна не пробивалась сквозь плотную штору. Скрежет и хруст становились всё громче.
Катя кинулась к окну и дёрнула штору. Звякнули кольца, штора отъехала, пропустив луну. Угол комнаты озарился бледным светом, странный шум прекратился.
Катя подошла ближе и застыла в ужасе. Разбросанные по полу, лежали её любимые куклы, игрушки. Вернее, то, что осталось от них. Крошево кусков и обломков, изорванных платьиц, скомканных волос предстало перед Катей в свете луны.
Катя отпрянула, ударилась о шкаф, оттуда с грохотом что-то свалилось. Тотчас сильный порыв ветра распахнул окно, полетели со звоном стёкла.
Серьёзный человек получает задание
Один серьёзный молодой человек кончил не менее серьёзное учебное заведение и пришёл на работу туда, где ничего несерьёзного вообще не бывает.
В первый же день его вызвал начальник, носивший на погонах целых четыре звёздочки. Добавим для ясности, что у серьёзного человека была лишь одна.
— Вот, Ледогоров, — сказал начальник, — зайдёшь в Матвеевский, дом тринадцать, к Звонарёвым.
— А что там? — серьёзно спросил Ледогоров.
— Попытка ограбления, — ответил начальник и сдвинул брови.
День разыгрался такой же тёплый и синий, как все остальные. Настроение у человека с одной звёздочкой было отличное. «Ничего, — думал он, — звёздочки дело наживное, а ограбление тут очень и очень кстати. Надо поговорить с участковым».
Но участковый был краток:
— Вообще-то они думали насчёт крыс. Но какие тут крысы?
Он положил что-то перед лейтенантом. Не будем добавлять «младшим». В конце концов, все младшие лейтенанты становятся лейтенантами, капитанами и так далее. Но об этом разговор впереди.
Итак, участковый положил перед молодым следователем оловянного гномика. Гномик был изжёван наподобие мятной резинки, а кое-где продырявлен невиданной крепости зубами.
— Разве тут крыса? — спросил участковый. — А если крыса, то прямо-таки невиданная.
В дом Звонарёвых участковый зашёл с привычным визитом. Суть в том, что к особняку примыкал флигелёк, и жил там старик Дубосеков. Его окно упиралось в большие красивые окна Звонарёвых. Раз в неделю Дубосеков аккуратно писал жалобы «на рояль».
— Ты не смотри, что я во флигеле, — говорил Дубосеков, — мы тоже на серебре едали!
Старик Дубосеков писал «труд жизни».
— Потомки меня узнают! — говаривал он.
Но рояль, конечно, мешал. Когда жалоб накапливалось ровно тринадцать, участковый шёл к Звонарёвым и, не минуя порога, произносил обычную фразу:
— Вы бы хоть окна свои закрывали.
Старик Дубосеков тут же вывешивался из окошка и кричал:
— Мы тоже на роялях играли! Ты не смотри, что теперь во флигеле!
Звонарёвы обычно помалкивали, но тут Вера Петровна не сдержалась:
— Господи! То соседи, то крысы!
Так и зашёл разговор про крыс.
— Прямо-таки саблезубая крыса! — говорил участковый. — Нет, кто-то был. Там и окно разбито. Я полагаю, подростки. Сейчас это модно — шалить.
Словом, на первый взгляд, дело казалось простым.
В старом особняке
Не каждая семья проживает в особняке. Особенно, если город невелик. А вот Звонарёвы жили. Правда, их было достаточно много. Семейство давно распалось на несколько частей. Старый особняк, хоть и с двумя колоннами при входе, еле вмещал многочисленных сестёр, братьев, внуков и племянников.
И штукатурка в особняке сыпалась, и отопление выходило из строя, а в кладовке окончательно провалился пол. Высокая многоэтажная башня, возникшая рядом, поглядывала на особняк с усмешкой.
«Что, ваше превосходительство, тютю?» — словно говорила она. Особняк покряхтывал молча и, может быть, думал: «Хотел бы я посмотреть на тебя через сотню лет».
Ледогоров обошёл разбитую фонтанную вазу, переступил через проваленную ступеньку и нажал кнопку звонка.
Илья Ларионович Звонарёв, кандидат наук, провёл гостя в комнату Кати.
— Я-то уверен, что это крысы, — сказал Звонарёв. — Крыса — таинственный зверь.
— А ничего не пропало? — спросил Ледогоров.
— Нет, ничего. Правда, Катя разбила фарфор.
— А окно? — Ледогоров увидел в раме зияющую пустоту.
— Но это сквозняк! Как только забудем крючок, сразу — бац! Я Кате сто раз говорил.
Ледогоров осмотрел подоконник, высунулся наружу, затем прошёлся по комнате. Детская кровать, низкий шкафчик, письменный стол, картинки на стенах, книжки. Самая обыкновенная комната.
— А что разбилось? — спросил он уныло.
— Фарфоровая голова, сувенир Востока.
— Так, значит, у вас никаких претензий?
— Никаких! Это всё участковый. Лучше бы он Дубосекова пристыдил. Мы по ночам не играем.
Ледогоров постоял минуту, черкнул что-то в книжечке и внезапно сказал:
— А стекло-то надо бы вставить.
— Конечно! — согласился хозяин.
Так и пришлось серьёзному молодому человеку уйти ни с чем.
«Тоже мне ограбление, — думал он грустно. — Несерьёзно всё как-то».
Старик Дубосеков
Едва Ледогоров прикрыл за собой тяжёлую дверь звонарёвской квартиры, его поманил из окна старик Дубосеков. Ледогоров неохотно зашёл.
Во флигельке было опрятно и чисто, полкомнаты занимал огромный фикус, норовивший проткнуть потолок и возвыситься в небо.