Он удался ему великолепно. Это был мостик, лучше не бывает. Именно в тот момент, когда он, как и было положено, просовывал голову между рук, Клара встала. Потому что внезапно послышался какой-то шум. Необычный шум, который до сих пор не раздавался в этом саду. По дорожке к ним шел Польдо Грабер. Он был в белой рубашке и выглядел торжественно.
— Пойдемте, — сказал он Кларе, — я должен вам кое-что показать.
Елена со своего стула, а Лоизи через треугольник своих широко расставленных ног, увидели, что Клара без единого слова, но с какой-то затаенной торопливостью последовала за Польдо Грабером. Глядя, как они уходят, полускрытые листвой кустов, Елена по направлению вдруг поняла, куда они отправились, до Лоизи же постепенно дошло, что его представление закончилось. Елена взяла Лоизи, уже снова стоявшего прямо, за руку, и они пошли следом. Так они оказались у фонтана, где Клара стояла рядом с Польдо и смотрела на воду, поднимавшуюся к ветвям деревьев и падающую затем в поросший мхом бассейн.
Прощание Клары с Еленой было недолгим, почти небрежным.
— Мы обязательно увидимся, — сказала она, слегка прикоснувшись губами к ее щеке.
Примерно через три недели Елена Лётц в дополнение к щедрому гонорару от Виктора Вассарея получила открытку с видом отеля «Империал» на острове Раб, жемчужине Адриатики. Надпись, набранная мелким шрифтом, сообщала об удобствах гостиницы, комфорте, ее международной известности, субтропическом саде, развлечениях на море; ниже Елена прочитала строки, написанные угловатым почерком Клары: «Виктор настоял на том, чтобы я поехала с ним отдыхать. Здесь просто замечательно. Как же теперь быть с моей стенографией?»
На этом прервались личные отношения Елены Лётц с ее кузиной Кларой. Елена и на следующий год получила часы в коммерческом училище. Позже она была принята на ставку, и ей уже не нужно было заботиться о средствах, необходимых для удовлетворения ее скромных потребностей.
Воздух в мансарде был спертым, затхлым. Наполовину задернутая занавеска затемняла комнату. На кровати в беспорядке валялись подушки и одеяло. Под ботинками Руди заскрипел деревянный пол. Руди снял ботинки. Бенедикт в библиотеке, раньше чем через два часа он не вернется. Венцеля нет дома. И все же Руди боялся, что его здесь застигнут, и мучился угрызениями совести. Сначала он просмотрел записные книжки Бенедикта; в них были стихи, которые особенно любил Бенедикт, выписывавший их из различных томиков. Ингеборг Бахман, Эрнст Яндль, Збигнев Герберт, Одиссей Элитис, Аполлинер. Ни имена, ни стихи ничего не говорили Руди. В одной из тетрадей он обнаружил записку с номером телефона и адресом Кристины. Они были записаны самой Кристиной, вероятно, в спешке. Руди оставил тетради лежать там, где нашел. Следуя внезапному побуждению, полез под подушку Бенедикта. Вытащил дорогой журнал по искусству, с цветными иллюстрациями на отличной глянцевой бумаге. Уселся на кровать. В журнале Руди обнаружил статью, обведенную красным фломастером. «Судя по некоторым признакам, ближайший международный биеннале[22] «Arti visive —1984» в Венеции снова станет центром ожесточенных дискуссий и местом, где будет широко представлено современное искусство. Ни с чем не сравнимая атмосфера несравненного города выгодно отличает это мероприятие от всех других. Расширение числа залов, формирование ведущих направлений и заметная ориентация на международные интересы создают удачные предпосылки для того, чтобы Венеция с открытием 10 июля нынешнего года биеннале стала столицей мирового искусства».
Дальше Руди можно было не читать. Теперь Руди Чапек знал, что Бенедикт снова планировал поездку в ненавистную Венецию. Поездку, которую он хотел предпринять без Руди. Однако в то, что Бенедикт поедет один, Руди не верил. У него было вполне определенное подозрение.
Посвистывая, Руди спустился по лестнице, накормил Якоба и покинул поселок. По дорожке, ведущей под гору, он бежал. Ему стало жарко: первые дни марта выдались теплыми. Он снял куртку и завязал рукава вокруг талии. После того как Руди пересек два пригородных района — пешком это заняло больше часа, — он добрался до безликого современного здания с грязным фасадом. На лифте поднялся на пятый этаж. В парадном было темно, оно освещалось лампочками, автоматически гаснущими через три минуты после включения. Руди не нужен был свет. Он хорошо здесь ориентировался.