Бенедикт всегда гнал от себя мысли о матери, даже самому себе не признаваясь в том, что все еще надеется снова ее увидеть. Надеется узнать у нее самой, почему она так поступила, надеется, что тогда наконец поймет ее. Смерть матери разрушила его надежды. Бенедикт Лётц понял, что это очень задевает его.
О том, что произошло, он не рассказал ни Венцелю, ни Руди.
— С Бенедиктом что-то случилось, — сказал Венцель Чапек сыну.
— Что с ним может случиться, — ответил Руди. Он провел рукой, испачканной в земле, по лицу, оставив на нем заметный след. — По-моему, он такой же как всегда. Может быть, он раздражен. Из-за директора библиотеки. Или еще из-за чего-нибудь.
Чапеки были в саду, оба — в грязных резиновых сапогах, они собирались делать новые посадки. Две яблони вымерзли зимой, и Венцель, несмотря на протесты Руди, настоял на том, чтобы посадить молодые деревца.
— Я уже эти яблоки видеть не могу, — объявил Руди и начал жонглировать двумя сморщенными плодами. Венцель отобрал у него яблоки и неторопливо съел одно из них.
Яму они выкопали уже две недели назад, разрыхлили дно и снова насыпали туда землю слоями. Оба колышка тоже были вбиты в землю, ровно на восемьдесят сантиметров. Руди только что под внимательным руководством Венцеля подрезал корневую систему саженцев и при этом повредил главный корень, потому что, думая о Кристине, не мог сосредоточиться на работе.
— Хотел бы я знать, чем заняты ваши головы, — сказал Венцель, заставив сына держать дерево над ямой, которую он углублял. — Где ты шляешься, я, правда, могу себе представить… Держи ствол прямо, не наклоняй. Ты же это делаешь не в первый раз.
— Так где же я шляюсь? — спросил Руди. Он держал тяжелый ствол так высоко, как только мог, и сосредоточенно глядел вверх на крону.
Венцель проверил размер ямы и быстрым движением направил руку Руди с деревом вниз.
— Она не должна быть ни слишком мелкой, ни слишком узкой, — объяснил он, — иначе корни придется втискивать в нее, тогда их концы будут повернуты вверх. Я знаю, что ты не занимаешься бегом. Ты ходишь к этой госпоже Гойценбах. Хотел бы я знать, что ты там потерял. Замужняя женщина. Если бы об этом знала твоя мать.
— Ты шпионил за мной, — закричал Руди и уронил дерево в яму. — Как ты думаешь, сколько мне лет? Я могу делать все, что захочу.
— Еще не можешь, мой дорогой, — сказал Венцель, выпрямляя дерево и следя за тем, чтобы оно только по шейку было в земле, — ты еще несовершеннолетний, пока слово за мной. Осторожно, и бери землю только из верхнего слоя, да, эту, я специально смешал ее с торфом, эту землю ты распределишь между корнями, пока не заполнятся все пустоты. Не торопись, спокойно. Так, а теперь держи ствол пониже, я как следует заилю корни. Лапшу на уши вешаешь. Хорошо же ты себя ведешь со мной в последнее время. Окончательно заврался! Эти вечерние курсы в народной высшей школе — тоже ложь. Я все равно узнаю, чем ты занимаешься на самом деле.
С проклятьем Руди опять выронил из рук дерево.
— Я и не подумаю менять что-нибудь в своей жизни только из-за того, что твои взгляды совершенно устарели, только из-за того, что тебе нравится меня тиранить. В скором времени я приглашу госпожу Гойценбах сюда, ты увидишь, я сделаю это, а ты можешь уйти, если захочешь. Я сейчас тоже уйду, сам занимайся этой мурой.
Широко ступая, Руди зашагал прочь.
— Вернись! — крикнул Венцель. Руди продолжал идти. — Госпожа Гойценбах не примет твое приглашение, — крикнул Венцель. Руди повернул назад.
— А теперь помоги мне еще утрамбовать землю, — потребовал Венцель, — нет, так неправильно, ты должен повернуться лицом к дереву. Почему она не придет? Потому что я просил ее об этом. Уже тогда, на празднике Николо. Так. Это я уже давно хотел сказать тебе. Теперь принеси перегноя с компостной кучи, он мне тоже нужен, чтобы закрыть землю. Иди же.
Двигаясь очень медленно, Руди вернулся с тачкой. Потом так же медленно опрокинул ее. Он смотрел, как отец граблями ворошит удобрение, как оно хлопьями ложится на землю. Венцель Чапек аккуратно распределил разложившиеся остатки гнилого дерева, листвы, лишней земли и других отходов сада над плотно закрытой ямой.
— Почему ты сказал ей, что она не должна приходить сюда? — спросил Руди. Он поставил одну ногу на тачку и смотрел на отца с отсутствующим выражением лица.
— Потому что ей нечего делать в этом деревянном доме и в этом поселке, потому что она — чужая нам и прежде всего тебе. Ей придется понять это. Но я хочу, чтобы ты понял это раньше, чем она. Подними лыко, помоги мне еще привязать ствол к колышку, и тогда можешь идти. Неправильно, неправильно, на колышке лыко должно крепиться ниже, чем на стволе, иначе дерево зависнет, когда земля просядет. Не так крепко, ты же перетянешь мне ствол.