— Ну же, — говорю я, — пожалуйста.
В этот момент я не могу выговорить его имя, я боюсь, что если произнесу его, все разрушится, он исчезнет, а на его месте окажется кто-то другой. Теперь он наконец входит в квартиру, посторонившись, я даю ему пройти, я еще боюсь его близости. Мне хочется продлить ощущение нереальности происходящего, чтобы реальность не отняла его у меня. Он беспомощно стоит посреди комнаты, так же, как и я, не в силах справиться с возникшей ситуацией. Чтобы хоть что-то делать, я хватаюсь за полотенце на моей голове, слабый узел развязывается, полотенце падает на пол. У меня на голове торчат красные, голубые и желтые пластмассовые бигуди.
— Ты изменилась, — говорит Бенедикт.
Его слова все расставляют на свои места, чувство реальности возвращается, чудо остается. Я делаю шаг в его сторону, он берет мои руки в свои, тянет меня к себе, я не сопротивляюсь, и все же проходит бесконечно много времени, прежде чем я оказываюсь совсем рядом с ним. Мы смотрим друг на друга и начинаем смеяться. Когда он обнимает меня, я все еще смеюсь, но теперь уже тихо, уткнувшись в его плечо, а потом целую ткань его рубашки и никак не могу остановиться, пока он не приподнимает мою голову за подбородок, и я не чувствую на своих губах легкое прикосновение его пересохших губ.
Я показываю, куда он может положить свои вещи, у него их немного. Выясняю, не хочет ли он вымыть руки, не голоден ли. Никаких других вопросов я не задаю. Потом мы сидим за маленьким столом, я наспех вытащила из волос бигуди, влажные пряди спадают мне на шею. Ботинки Бенедикта в пыли, он замечает мой взгляд и говорит, что долго бродил по улицам, хотя он с самого начала знал, что пойдет ко мне, но тянул, пока усталость не вынудила его сдаться.
— Вот и опять начались мои странствия, — сказал он с налетом горечи, и я ответила:
— Ты можешь остаться здесь, или я отправлюсь странствовать дальше вместе с тобой.
Бенедикт рассказывает, почему решение покинуть Чапеков, которое он давно и мучительно обдумывал, было принято им в одночасье.
С тех пор, как Венцель узнал, что Бенедикт не только сказался больным, но и вскоре после этого уволился с работы, с ним не стало никакого сладу. Когда Бенедикт заговаривал с ним, он не отвечал или просто уходил с веранды. В конце концов Руди заявил, что при такой совместной жизни совершенно невозможно расслабиться, и это все по вине Бенедикта. После таких слов Бенедикт совсем замкнулся, днем он слонялся где-то, а вечерами сидел в мансарде. Показываться на веранде он избегал. С Руди говорил только, если избежать разговора было невозможно, даже когда тот смягчился в свойственной ему ворчливо-покровительственной манере.
Потом разразился жуткий скандал между отцом и сыном, самая настоящая гроза с громом и молниями. Руди, занятый своими мыслями, накормив кроликов, оставил дверь одной из клеток открытой. Что-то по-прежнему указывало на присутствие куницы, хотя сама она была неуловима, как призрак, который появлялся и исчезал, как знамение зла, неожиданно поселившегося в деревянном доме Чапеков. На следующее утро один из кроликов исчез, к счастью, это был не Якоб, остававшийся на веранде. Ни следа, ни разбойника, ни жертвы. Венцель утверждал, что кролика утащила куница, хотя с таким же успехом он мог улизнуть через открытую дверь и убежать на свободу. Стены не могли заглушить криков Венцеля и громкой, но слабо аргументированной защитительной речи Руди. Бенедикт услышал, как Венцель упомянул имя Кристины, потом Руди, хлопнув дверью, выскочил на улицу, а Венцель закричал ему вслед:
— Если бы ты не привел к нам Бенедикта, нас миновали бы многие неприятности.
— Эти слова сильно задели меня, — говорит Бенедикт, — ты же знаешь, я привязан к Венцелю, он для меня всегда много значил.
— Да, — говорю я, — очевидно, он в какой-то мере заменяет тебе отца, но ты не стал для него сыном, он не может понять тебя.
Когда Бенедикт на следующий вечер вернулся домой, дурацкое чувство солидарности погнало его к кроличьим клеткам, хотя Руди на этот раз наверняка не оплошал. И действительно, целые баррикады из сеток загораживали клетки, все было сделано в типичной для Руди манере. Внезапно Бенедикт заметил в траве большие клещи, Руди оставил их. «Из-за этого опять будет перебранка с Венцелем», — подумал Бенедикт. Он хотел поднять клещи и отнести в сарай для инструментов. Но пройдя всего пару шагов, он вдруг почувствовал, как что-то внезапно ударило его с двух сторон по больной ноге, он вскрикнул от боли, дикий страх охватил его, ведь он не знал, что с ним произошло.
— Когда я нагнулся, — говорит Бенедикт, все еще заметно волнуясь, — то понял, в чем дело. Я наступил на доску. Это привело в движение два утюга. Они и ударили меня по ноге. Я попал в капкан.