— Ты поедешь со мной к Агнес? — спросил Бенедикт. — У нее мы могли бы побыть какое-то время.
— К Агнес? — переспросила я. — Почему бы и нет.
В одно из воскресений в конце мая мы с Бенедиктом стояли с полотняным мешком и чемоданом на автобусном вокзале. Я купила две булочки с ливерной колбасой, колбаса была теплой, это чувствовалось через оберточную бумагу.
— Я так рада, — сказала я Бенедикту. — Ты тоже рад?
Он сказал, что рад, и мы в который уже раз представили себе, как удивится Агнес.
Покидая город, проезжая по его беспорядочно застроенным предместьям, я не думала ни о своей семье, ни о Конраде. Я не оставила весточку никому, кроме Руди, то, что они будут волноваться, беспокоиться обо мне, меня не трогало. Бенедикт был рядом со мной, я чувствовала себя счастливой и была готова заплатить за это столько, сколько потребуется.
Светло-голубое небо раннего лета, в пятнышках круглых приветливых облаков, заглядывало в окна автобуса, высвечивая пыль на стекле. Указательным пальцем я начертила на нем Б и К, сердца вокруг них я не нарисовала, а только представила себе мысленно. Мы ели булочки с ливерной колбасой, ее интенсивный запах распространился по всему автобусу.
— Мне что-то нехорошо, — сказала я немного погодя Бенедикту, и он ответил:
— Мне тоже.
— Выпейте обстлера, — сказал пожилой человек за нами и вытащил из пиджака маленькую дорожную бутылку.
Обстлер был великолепен, в нем смешались запахи слив, груш и яблок. Мы пересекли невысокую горную цепь и выехали на открытое место, широкие поля граничили с виноградниками, недалеко виднелось озеро с колышущимися рядами камыша, как будто воткнутыми в горизонт. В маленьких, вросших в землю деревеньках, раскинувшихся вокруг выгонов, как и четыреста лет назад, еще стояли последние сохранившиеся двухэтажные дома с глядевшими на дорогу фронтонами, с широкими воротами, завершавшимися полуциркульными арками, и со сводчатыми въездами. Рядом с ними — не получившая признания современность, разрушения, нанесенные благосостоянием и невежеством. Я внезапно испытала страх перед домом, в котором живет Агнес.
Деревня выглядела ничем не примечательной, лишенной всякой связи с прошлым. Зато здесь было много цветов в окошках, а дорожки чисто выметены. «Спросить в доме № 32», — написала Агнес. Женщина, живущая там, с любопытством окинула нас взглядом, потом позвала своего мужа и сообщила ему: «Они хотят видеть госпожу Амон».
Муж сказал, что проводит нас. Мы зашагали вслед за ним по улице. Сразу же за деревней свернули на боковую дорожку, открытая, не обсаженная деревьями, она граничила с полями. Потом мы неожиданно увидели перед собой небольшой огороженный забором участок земли с маленьким деревянным домиком. Он выглядел так, словно его построили только вчера.
— Это я строил, — сказал мужчина, ожидая от нас взрыва восторга. Но мы пока ничего не могли сказать по этому поводу. Мужчина еще немного постоял, потом ушел.
— Звони ты, — сказала я Бенедикту.
— Нет, ты, — ответил он.
Как будто тайно сговорившись, мы оба положили палец на звонок. Вскоре стало слышно, как отпирают дверь, она открылась, и появилась Агнес. Я не видела ее больше пяти месяцев, она показалась мне постаревшей, почти дряхлой. Но при виде Бенедикта ее лицо просияло. В припадке малодушия я немного отступила назад, так что она заметила меня не сразу.
Она остановилась посреди дорожки, ведущей к садовой калитке, связка ключей в ее руке позвякивала. Хотя солнце ее не слепило, она приложила ладонь ко лбу, как будто не веря собственным глазам. Так она и стояла, не двигаясь. Потом рука Агнес, проведя по носу, губам и подбородку, потянулась к карману передника, где и скрылась.
— Привет, Агнес, — сказал Бенедикт. — Очнись, наконец, это же мы, Кристина и я.
Первые часы мы провели, старательно пытаясь наладить взаимоотношения с Агнес. Она показывала нам дом и еще до вольно неухоженный сад. При этом она не обращала на меня никакого внимания, а смотрела только на Бенедикта. По его мимике она пыталась определить, как ему нравятся ее владения.
— Ты здорово все устроила, Агнес, — сказал наконец Бенедикт, — я от тебя этого не ожидал.
Агнес даже не улыбнулась, услышав это, но она распрямилась и стала выглядеть как-то значительнее, ее черты смягчились, приобрели приветливое выражение.
— А вам, — спросила она меня тихо, — вам тоже нравится?
— Очень, — ответила я, — правда, Агнес.
Я не кривила душой. Дом был непритязательным, приветливым и светлым, в нем стоял смолистый запах, как от свежесрубленных деревьев. Немногочисленные предметы обстановки хорошо подходили к низким помещениям. Агнес выбрала для занавесок и покрывал яркие цвета, хорошо сочетавшиеся друг с другом. Окно с цветами произвело сначала впечатление чего-то чужеродного, впрочем, множество цветущих растений оживляли комнату. А кухня у Агнес была такой, какую я всегда хотела иметь. Небольшая, но вместительная, с белой эмалированной газовой плитой, которую можно было топить и углем, с настоящим буфетом: у него деревянные дверцы внизу и стеклянные наверху, через них видны пузатые миски, стеклянные стаканы с ручками и нарядные, вышитые крестом полотенца. Стол со скамейкой углом, пол из чисто обструганных досок. Я села на скамейку, сняла туфли, уперлась локтями в стол и сказала: