В обед Клара просит супу, она съедает почти целую тарелку и заявляет, что у нее спал жар. Агнес измеряет ей температуру, у нее только 37,5.
— Через пару дней ты можешь выписать меня из этой чудесной больницы, — говорит Клара. — Я чувствую себя гораздо лучше, чем вчера.
«Она снова радуется жизни», — думает Агнес, развешивая за домом Барбарины пеленки. К ней приближается Роза Брамбергер, ее любопытство перевешивает враждебность.
— Я совсем не слышала скорой помощи, это странно, — говорит она и останавливается рядом с Агнес.
— Зато Лоизи все слышал, — возражает Агнес.
— Он сказал мне об этом только сейчас, — говорит Роза Брамбергер и качает головой. Агнес не отвечает.
— Ей очень плохо? — спрашивает мать Лоизи.
— Я ничего не знаю, — говорит Агнес.
В четырнадцать часов по радио передают новости, сообщают, что Адольф Гитлер повторно направил Польше свои требования и, несмотря на террор в отношении фольксдойче, готов к переговорам. Агнес выключает приемник. Клара зовет ее, она хочет знать, какие оперы в этом году включены в программу зальцбургского фестиваля. Проходит немало времени, прежде чем Агнес отыскивает программу.
— «Фальстаф» и «Кавалер роз», — говорит она.
— Как чудесно, — говорит Клара и закрывает глаза.
Вечером Агнес открывает окно. Из сада наплывают запахи бабьего лета. Укрывшись одеялом до самого подбородка, Клара сидит в постели и пытается глубоко дышать.
— Побудь со мной, — просит она, видя, что Агнес собирается снова уйти. Агнес садится на единственный стул и ждет. Клара начинает говорить и впервые за долгое время упоминает о своем муже.
— Ты не должна писать Виктору, что я больна, — говорит она. — Может быть, он сам еще не выздоровел. Может быть, поэтому я уже четыре месяца ничего от него не получала.
Уже четыре месяца нет вестей от Виктора Вассарея. Уже полтора года, как его нет с ними. Агнес отчетливо помнит тот день в конце марта 1938 года, когда забрали мужа Клары. Вопреки обыкновению, он был дома, уединившись в своей комнате. С момента свержения австрийского правительства и вступления в Австрию Адольфа Гитлера Виктор Вассарей очень изменился, его холодное спокойствие уступило место лихорадочной деятельности. До поздней ночи он сидел за своим письменным столом, никому не разрешалось нарушать его одиночество. Клара, уже на четвертом месяце беременности и лишь формально считавшаяся его женой, почти не видела мужа. Когда стали трезвонить в дверь и Агнес, ничего не подозревая, открыла, ее грубо оттолкнули три эсэсовца, их сапоги грохотали по квартире, пока они не нашли Виктора Вассарея. Агнес побежала, чтобы позвать Клару, они, дрожа, стояли перед комнатой Виктора и слышали вопросы чужаков и спокойные ответы Виктора. Полки с грохотом падали на пол, книги выбрасывались из шкафа, звенело, разбиваясь, стекло. Потом эсэсовцы вышли вместе с Виктором, он посмотрел на Клару и сказал:
— К вечеру я вернусь.
Эсэсовцы засмеялись, один толкнул его кулаком в спину. Клара и Агнес смотрели ему вслед из окна, а на балконе рядом в позе триумфатора стояла Мария Грабер; Виктор шел к воротам между людьми в черной форме, держась очень прямо, в своем темно-синем костюме в елочку и без вещей.
Лишь через много недель Клара получила открытку от находящегося под охранным арестом заключенного № 8114 из печально известного лагеря в Баварии. Он писал, что применительно к условиям, в которых он находится, у него все в порядке, на недостаток работы он пожаловаться не может.
Артур Гольдман, находившийся тогда еще в Вене, сказал: насколько он знает Виктора, тот выдюжит. Казалось, слова Артура сбывались. Раз в месяц Клара получала открытку. Она пыталась отыскать подтекст в ничего не значащих фразах, ей это не удавалось.
— Ты можешь представить себе моего мужа с наголо обритой головой, в сине-белом полосатом одеянии заключенного, с красным кругом на груди? — спрашивала она у Агнес, не ожидая ответа. В своем последнем письме Виктор Вассарей сообщил, что болен, у него флегмона на руках и ногах, и он не может двигаться.
— Иногда я думаю, что он, возможно, больше не вернется, — говорит Клара в темноту. — Я этого не хотела. Я ведь долго любила его и с удовольствием поговорила бы с ним еще раз. Хотя он никогда не разговаривал со мной. Он всегда только говорил мне что-нибудь, Агнес, а этого было недостаточно.