— Дай мне ломоть, — требует Клара, — зубы у меня не болят.
Пучок зеленого лука у Лоизи такой большой, будто это букет цветов, он сразу же достает нож из буфета, чтобы нарезать лук для Клары. Он на удивление хорошо делает это и громоздит целые горы очень мелко нарезанных перьев на хлеб, который Агнес намазала толстым слоем масла.
— Прекрасно, — говорит Клара, откусывая первый кусок.
В наружную дверь стучат.
— Агнес, — кричит Мария Грабер, — впусти меня.
Лоизи сразу же хватает больную и, почти неся ее, исчезает.
— Я не хочу, — чуть не плача, протестует Клара, — оставь меня.
Агнес прячет бутерброд с зеленым луком в ящик буфета и бежит к двери. Она боится, что может возбудить подозрение, если еще раз не впустит Марию Грабер.
Мать Польдо сразу же бросается к ребенку, она поднимает девочку из манежа, делает с ней несколько танцевальных па по кухне, Барбара смеется, Мария Грабер не чужая для нее.
— Я слышала, что ты сегодня пойдешь к ней в больницу, — говорит Мария Грабер, — передай от меня большой привет. И расскажи мне потом, как она себя чувствует. Ведь может случиться так, — тут она делает паузу, привлекая внимание Агнес, — что это заинтересует Польдо.
Она снова засовывает Барбару в манеж, гладит ее по кудрявым рыжим волосам. Потом слегка поправляет свою прическу и говорит:
— Факт налицо, ведь так? Кстати, Агнес, ты должна отдать карточки Клары в больницу, иначе это наносит ущерб интересам народа, ее же там кормят.
— Да, — отвечает Агнес. Это единственное слово, которое она произносит во время посещения Марии Грабер.
Лоизи сидит совсем близко к кровати Клары. Когда Агнес входит, он озабоченно смотрит на нее и кивает в сторону Клары, неподвижно застывшей под одеялом. На улице потемнело, небо заволокло тучами, наверное, будет гроза. Колокола ближней церкви бьют полдень, их звон еще звучит мирно и примиряюще, пока он возвещает о любви к Всевышнему. Через два дня он заговорит о войне, о ненависти и смерти, о людском отчаянии. Панический страх перед будущим овладевает Агнес при этих звуках. Она не хочет признаться себе, что каждый раз, когда глядит на Клару, невольно думает о смерти. На лицо Клары легла тень, хотя до кровати эта тень, собственно, еще и не добралась. Агнес испуганно смотрит из-за спины Лоизи, сжимающего в руках приключенческую книжку, которую он хотел почитать Кларе.
— Мне нехорошо, — тихо говорит Клара, — у меня как-то странно колотится сердце.
Врач выписал сердечное, Агнес лихорадочно ищет его среди лекарств. Наконец находит пузырек. Он пуст. Тут Агнес прошибает пот от страха, ведь она знает, что не сможет получить у врача рецепт. Лоизи все понимает.
— Дай ей что-нибудь другое, — шепчет он.
Агнес растворяет в воде порошок от головной боли.
— Необычный вкус, — определяет Клара.
Издалека слышен гром, но гроза проходит стороной, очистительный дождь не проливается на землю.
После обеда Агнес уходит, чтобы изобразить посещение больницы. Она тщательно одевается, берет в руку корзину, как будто хочет что-то отнести Кларе. Когда Агнес очень медленно идет через сад к воротам, ее видят Роза Брамбергер и Мария Грабер. Агнес прикидывает, что ей необходимо отсутствовать два часа, у нее нет никаких дел, кроме покупки для Клары в аптеке лекарства без рецепта. Аптека еще закрыта. Агнес садится на скамейку, скрытую в глубине аллеи. Она спрашивает себя, как быть дальше, если Клара будет еще долго болеть. «Господин Гольдман посоветовал бы, что делать, — думает она, — господин Гольдман всегда помогал».
Артур Гольдман покинул Австрию не сразу после ее превращения в Восточную Марку. Уже в первые дни после аншлюса — Агнес знала об этом от Клары — он, как и все евреи, ощутил искавшую выхода ненависть своих соотечественников; испытанные им унижения, о которых он никогда не говорил, оставили свой след на его лице и в его душе. Для Агнес казалось невероятным, что кто-то мог ненавидеть такого человека, как Артур Гольдман. Тем не менее, рассказывала Клара, значительная часть служащих отказывалась работать и дальше под его руководством, а грубое давление властей все возрастало. Но Артур оставался в Вене, оформляя после ареста Виктора Вассарея передачу фирмы в руки немцев. Несмотря на угрожающую ему опасность, он заботился о Кларе и старался избавить ее от любых трудностей. Артур навещал ее вечером, после наступления темноты. Так было и в один из первых июньских дней 1938 года.
Несмотря на свои успехи на поприще политики, Польдо Грабер обходил их дом стороной, пока там жил Виктор Вассарей. «Все-таки он его все еще боится», — думала Агнес, однако после ареста Клариного мужа он появился вновь. Но он приходил не к Кларе, а к своей матери. Когда Польдо появлялся в саду в коричневой форме обершарффюрера СА: фуражка с кокардой, всегда криво надвинутая на лоб, туго затянутый ремень и негнущиеся бриджи, — Клара стояла у окна. Она не знала, когда он придет, но угадывала это. Никогда Польдо не поднимал на нее глаз, деревянный коридор он пересекал быстрым шагом. Однако точно так же, как Клара предчувствовала его приход, она угадывала и когда он уйдет. Она стояла в передней, открыв дверь, так что Польдо вынужден был проходить мимо нее. Он останавливался, смущенный и рассерженный, и спрашивал: «Как у тебя дела?», не глядя ей в лицо. Тогда Клара отвечала, что у нее все хорошо и она хотела бы поговорить с ним. Польдо всегда отвечал: «Не сегодня, как-нибудь в другой раз». Клара молчала, сняв руки со своего живота, который уже невозможно было скрыть, она уходила ко все слышавшей Агнес. Та приносила ей стакан молока или еще что-нибудь, но это не могло ее утешить. В тот вечер в начале июня Артур Гольдман был у Клары, они долго беседовали друг с другом, и Клара не заметила прихода Польдо. Когда они вышли из комнаты, глаза у Клары были заплаканы, а Артур Гольдман, похудевший и серьезный, держал ее за руку.