— Врач же сказал, через шесть дней станет лучше, — говорит она Агнес, — а сегодня как раз шестой день с того момента, как я заболела. Только я чувствую себя невероятно усталой.
Агнес натирает Кларе спину французской водкой. Тело у больной холодное, малейшее движение дается ей с трудом.
— Я — дура, — заявляет Клара, — раньше, когда температура поднималась, я не боялась, теперь, когда выздоравливаю, боюсь, все время боюсь, и страх не проходит.
Она внимательно читает приложенную к новому лекарству бумажку. Ничего не говоря, принимает его. Ест свеженамазанный бутерброд с зеленым луком и снова находит, что это очень вкусно. Но, откусив пару раз, она кладет его на ночной столик. Лоизи убегает и возвращается с пригоршней слив. Он кладет их на Кларино одеяло, Клара любуется их цветом.
— Однажды у меня было шелковое платье цвета синей сливы, — говорит она, — ты помнишь, Агнес? Ты мой друг, Лоизи, правда-правда, это так.
— Друзья, — продолжает она и, полуприкрыв веки, рассматривает плоды, которые катает вялыми пальцами взад и вперед по одеялу, — друзья — это прекрасно. Любовь к ним может длиться долго. Не всегда у меня это получалось. Но меня много и долго любили. Лоизи и Агнес. И Артур. Я знаю, он только из-за меня так долго не уезжал, он хотел привести в порядок все мои дела. Еще перед аншлюсом он начал приводить в порядок мои дела, а ведь я уже давно не была для Виктора женой. Когда Виктор вернется домой, выяснится, что Артур привел в порядок и его дела. Он навел порядок, чтобы уйти в хаос, в неизвестное. Артур Израиль Гольдман. «Как тебе нравится мое новое имя? — спросил он меня однажды. — Когда меня не станут больше терпеть здесь, я хочу поехать туда, где родилось это имя». По крайней мере это ему удалось.
Лоизи собирает сливы и несет их на кухню. Потом бежит вниз, в квартиру старшего дворника. Клара спит, Агнес гладит в соседней комнате детское белье. Из деревянного коридора слышны резкие, громкие шаги Марии Грабер.
31 августа 1939 года. Четверг. Восход солнца в 5 часов 15 минут, заход солнца в 18 часов 46 минут. Погода: утренний туман, слабый южный ветер, большей частью солнечно и тепло.
В течение этой ночи Клара лишь единственный раз внезапно проснулась и пожаловалась, что ей не хватает воздуха. Агнес включила свет, но когда она добежала до Клариной кровати, больная сказала, что все уже прошло, ей только нужно немного посидеть. Агнес спросила, боится ли она по-прежнему.
— Да, — ответила Клара, — меня не отпускает беспокойство вот здесь, в груди. Мне кажется, мои нервы не в порядке.
— Можно мне послушать? — спросила Агнес.
Она осторожно приложила ухо к левой стороне Клариной груди. «Так» сделало сердце Клары, потом два-три раза быстро подряд «так-так», и после паузы — «так», и медленно — «так».
— Не знаю, — обеспокоенно сказала Агнес.
— Завтра, когда я проснусь, все пройдет, — сказала Клара.
В шесть часов утра — краски сада еще подернуты пеленой тумана — Барбара просыпается и начинает плакать. Агнес меняет пеленки и кормит ее, ребенок засыпает снова.
Под хлебницей, наполовину высунувшись, торчит приглашение организации «Сила через радость». Завтра вечером в маленьком парке перед приходской церковью должен состояться праздник. Приглашение занесла сестра Польдо Анни, занимающая сейчас хорошо оплачиваемое место в руководстве местных фашистов.
— От меня даже не требуют печатать на машинке. Выберись, ты хоть раз куда-нибудь, — покровительственно сказала она Агнес. — Там будут народные танцы и оркестры флейтистов. Старый священник разозлится.
— Я не могу уйти из дома, — возразила Агнес.
— Поживем — увидим, — ответила Анни.
В течение дня приглашение не раз занимало мысли Агнес, вызывая определенные ассоциации. Например, о покупке той блузки за 6,90 рейхсмарок: хорошо стирается, с маленьким воротничком, кармашками на груди, множеством пуговиц, отстроченная, цвет синий или красный. Агнес двадцать три года, восемь лет она живет и работает у Клары, за эти годы она практически ни разу не покидала ее, вытесняя мысли о любви и мужчинах, потому что считала, что все это не для нее. Лишь изредка у нее пробуждались непривычные потребности, вроде желания купить ту блузку, желания, неотделимого от удовольствий, которые так бойко расхваливала Анни.
Сегодня утром Агнес может, взглянув на приглашение, сказать себе, что блузка теперь недоступна для нее из-за введения карточек на мануфактуру, тем самым исключается и все остальное. Она чувствует облегчение.