Той осенью Агнес еще не была на своем участке. Несколько раз она собиралась поехать, но каждый раз этому что-нибудь мешало. Одно служило ей утешением и наполняло гордостью: вечерами она вынимала из потрепанного конверта план участка и договор о покупке и раскладывала перед собой на столе. Пальцем обводила границы своего владения или разглядывала обозначенную в договоре цену, размышляла, на сколько за это время могла возрасти стоимость недвижимости. У Агнес не было телевизора, она редко слушала радио. Больше всего она любила вечерами заниматься своим участком.
Сейчас она, правда, вынула конверт, но, не раскрыв его, снова отложила в сторону. Она все еще с обидой думала о поведении Конрада, но было и кое-что другое, смущавшее ее. Это была мысль о том, что у Конрада пропало дело, касавшееся человека по фамилии Вассарей. Конрад не назвал имени, но Агнес была твердо убеждена, что речь идет о Кларе. Кристина никогда не говорила с ней о Кларе, а от Конрада она меньше всего ожидала услышать это имя. Ее муж воспринимает родственников как ненужный балласт, сказала однажды Кристина, добавив, что уже привыкла к этому. Когда Агнес нанимали, ее спросили лишь о последних хозяевах, предъявлять рекомендации от тех, у кого она жила еще раньше, не понадобилось.
«Я помню все, — думала Агнес, — как будто не прошло столько лет. Но ведь этого я и хотела. Я сделала все, чтобы работать у Кристины. Чтобы быть поближе к прошлому».
Огонь в плите не хотел разгораться. Дым пробивался в щели между кольцами конфорок, валил из дверцы. Агнес решила использовать для растопки газету, положила тонкие щепки крест-накрест, нагнулась к чадящему отверстию, засунула скрученную бумагу глубоко внутрь. Пламя взметнулось, опаленные клочки бумаги полетели Агнес в лицо, она отшатнулась. Внезапно пламя опало, даже не успев лизнуть щеки. Агнес прошептала, как вдолбил ей учитель катехизиса: «Святая Мария, помоги», закрыла дверцу плиты и зажгла маленькую керосинку. Проблема была решена, два ряда голубоватых язычков пламени показались за запотевшими стеклянными окошечками.
Агнес положила подставку и поставила воду для настоя. Сегодня она вместе с другими лекарствами принесла из аптеки корни алтея. Агнес дала питью настояться, приоткрывая время от времени крышку чайника, она следила за тем, как темнеет в нем вода. Потом она поставила чайник и чашку на поднос и понесла его в спальню.
— Не заходи ко мне каждые пятнадцать минут, — сказала Клара и попыталась сесть в постели. — У меня все в порядке. Это же не какая-нибудь серьезная болезнь, а просто сильная простуда. Сегодня утром температуры почти не было. 37,8 — это разве температура? Позаботься лучше о ребенке.
— Ребенок уже поел кашу, — ответила Агнес, поставила настой на ночной столик, но не ушла.
— Иди, — сказала Клара служанке, не глядя на нее.
— Может, еще что-нибудь нужно?
Клара Вассарей вздохнула.
— Мне ничего не нужно, ничего, пойми же. Или нет, постой. Принеси мне зеркало.
Клара приподнялась. Ночная рубашка соскользнула с плеч, под кожей резко обозначились ребра. Клара долго смотрела в зеркало, указательным пальцем приподняла уголок рта.
— Мне нужно подстричь волосы, — сказала она затем и отдала Агнес зеркало, — когда я поправлюсь, то сразу же пойду в парикмахерскую.
Агнес взбила подушки и расправила одеяло. Нечаянно дотронувшись до Клары, она почувствовала, что та вся горит. Клара снова откинулась на подушки, и Агнес впервые заметила, что она дышит иначе, чем обычно, неглубоко и часто. Хорошо, что после обеда снова придет врач. В просторной комнате было душно, но Агнес боялась открывать окно. На улице было жарко, август 1939 года подходил к концу. «Это не простуда», — подумала Агнес.
Когда она была уже у двери, Клара снова подозвала ее к себе. Агнес точно знала, какой вопрос она сейчас услышит.
— Для меня есть почта?
— Почтальон еще не приходил, — ответила Агнес и нагнулась, чтобы скрыть от Клары свое лицо.