Снова она, эта женщина, о которой я ничего не хочу знать. Клара Вассарей, которую когда-то звали Лётц. «Я же не сумасшедшая, — думала я, — чтобы терять из-за нее покой еще и в Венеции. Значит, вперед, в библиотеку с Конрадом».
Я повернулась к окну. Конрад исчез.
Я искала мужа по всем залам. В музее его не было. Тогда я торопливо сбежала по лестнице во внутренний дворик, снова взлетела наверх, нашла служителя, спросила о своем муже. Служитель с сожалением покачал головой. Некоторое время я растерянно ждала. Какая бы причина ни побудила Конрада покинуть палаццо Фортуни, он не мог уйти далеко, он должен был скоро вернуться. Мой интерес к прекрасным вещам вдруг угас, я смотрела только на дверь. В половине второго ко мне подошел служитель и объявил, что должен закрывать музей. Я апатично кивнула. Дождь усилился. Не раскрывая зонта, я пошла куда-то, не очень уверенная, что иду правильно. Мне никак не удавалось сосредоточиться. Я брела по огромным лужам, механически думая, что скоро начнется наводнение, читала названия каких-то улиц — черные надписи на белом фоне, смотрела на номера домов, доходившие до четырехзначных цифр, надеясь, что стоит завернуть еще за один угол и я окажусь у своей гостиницы, там в нашей комнате сидит Конрад и ждет меня. Но завернув за следующий угол, я растерялась: передо мной был совершенно другой район города, мой взгляд упирался в черные арки Риальто[4], на грязном указателе было написано «Ferrovia»[5], а рядом, в витрине «Les must de Cartier»[6]. Я повернула назад, бросилась бежать, столкнулась с кем-то, мужской голос произнес: «Scusi, signora»[7], я даже не взглянула на говорившего. Наконец совершенно неожиданно я увидела театр и вход в гостиницу. Я никак не могла ухватить дверную ручку мокрой рукой, поэтому открыла дверь, толкнув ее коленом, и, забыв о лифте, побежала по лестнице наверх. Комната была заперта. Я снова спустилась вниз и взяла ключ. Не снимая мокрого пальто, уселась на стул и стала ждать Конрада. Он пришел около трех. Сказал, что внезапно я и мое поведение стали ему настолько невыносимы, что он ушел в библиотеку, потом где-то перекусил. Он знает, что поступил неправильно. Но, в конце концов, он тоже человек, иногда и его терпение лопается. Теперь он просит у меня прощения, он понимает, что я беспокоилась.
— Да, — ответила я, — но сейчас все снова хорошо, ты ведь сейчас снова со мной.
Я ничего не сказала ему о записи в той книге.
Во второй половине дня дождь поутих, мы поехали на Giudecca. Уселись на скамейку в маленьком запущенном парке и смотрели оттуда на Sacca Sèssola. Перед нами была серая вода, лишь где-то вдали она сливалась в серебристый конус. На свае сидела чайка. Потом подлетела еще одна, тогда первая поднялась в воздух и прогнала ее. В полете она отводила длинные, тонкие лапки назад, а у самой воды снова вытягивала их вперед, касаясь водной глади. Мимо нас проплывали бесконечные гондолы. Мы бы с удовольствием вернулись домой. Но обратные билеты были действительны лишь на поезд в понедельник вечером.
В понедельник площадь святого Марка оказалась затоплена водой. Пересечь ее можно было, как всегда в таких случаях, по доскам, уложенным на деревянные колоды. Мы с Конрадом сидели в кафе Флориан, когда я заметила на противоположной стороне обоих парней из музея Фортуни. Тот, что пониже, брел по воде в резиновых сапогах, а за его вытянутую руку цеплялся балансирующий на досках Бенедикт Лётц.
Венцель Чапек выслушал рассказ Бенедикта без особого интереса. Бенедикт сыпал подробностями, но Венцель почувствовал, что в этой поездке что-то было не так. Его сын время от времени вставлял фразы, но такие безликие, что Венцель в конце концов спросил, что тому понравилось больше всего.
— Еда, — ответил Руди и громко засмеялся, повернувшись спиной к своему приятелю.
Бенедикт молчал и комкал в руках рекламный проспект, привезенный из Венеции.
— В следующий раз возьми с собой кого-нибудь другого, — сказал Венцель, — Руди — это безнадежный случай.
— Не говорите так, — возразил Бенедикт сердито, — иначе он даже усилий прилагать не будет, чтобы понять неизвестные ему вещи.
— Я один-единственный раз был в Каорле, — сказал Венцель Чапек. — С женой, потому что она хотела поехать туда. Но когда я снова вернулся в мой сад, в мой дом, не было человека счастливее меня.
— Венеция — это совсем другое дело, — заявил Бенедикт. — В следующий раз я поеду один.