На третий день я поехала в Шенбрунн. Я давно не была там; стояла холодная, сухая погода. Сначала я пошла в зоологический сад и купила там несколько мешочков с кормом, не подумав о том, что поздней осенью на улице мало животных, в зимние же помещения я не люблю заходить из-за сильного запаха. Я слонялась у почти пустых вольеров с ненужным мешочком в руке. Ограды из серого камня с черными решетками производили унылое впечатление. Увидев проходившего мимо ребенка, я подарила ему корм, он обрадовался и тут же рванулся вперед, таща за собой мать. Я подумала, что тоже хотела бы иметь ребенка и моя жизнь была бы тогда совсем другой, но Конрад с самого начала не хотел детей, он говорил: «Попозже» — и говорит это до сих пор. Иногда мне начинает казаться, он не верит, что я смогу быть хорошей матерью.
Дорожки в парке были покрыты листвой, несмотря на это сквозь подошвы туфель я чувствовала острый гравий. Я быстро шла вдоль аллей, голые ветки подстриженных кустов складывались в лабиринты. Некоторое время я простояла перед бассейном в виде звезды, от которого виден павильон в стиле барокко. Мне нравится наяда в центре бассейна, у нее мускулистое, красиво изогнутое тело с поднятой, согнутой в локте рукой, прикрывающей спокойное лицо. Летом вокруг бассейна стоят апельсиновые деревья в больших деревянных кадках с железными обручами. Однажды Конрад подарил мне маленькое деревце. Я плохо ухаживала за ним, и оно скоро погибло.
Когда я, порядком устав, направлялась по Светлой аллее к выходу, то встретила пожилого господина, напоминавшего мне доктора Вильда. Когда он прошел мимо, я оглянулась ему вслед. У ворот стояли двое парней в кожаных куртках и громко разговаривали. Они ничем не напоминали Бенедикта Лётца и его друга, и все же я не могла не вспомнить о них обоих и о нашей необычной встрече в Венеции. Поблизости находился кинотеатр, мне вдруг захотелось посмотреть американский музыкальный фильм. С шуршащим пакетом картофельных чипсов я сидела, как шестнадцатилетняя девочка, перед экраном, и мои ноги двигались в такт громкой музыке. В конце концов я по-настоящему развеселилась.
Дома меня ждал Конрад, он вернулся раньше срока.
— У меня, наверное, грипп, — заявил он, не скрывая плохого настроения.
— Что я могу для тебя сделать? — спросила я, демонстрируя рвение. Конрад и болезнь — это трудновыносимая комбинация.
Конрад потребовал компрессы, горячий ромашковый чай и лекарство. Компрессы и чай он получил, лекарство я найти не смогла.
— Расскажи мне, что ты делал, — попросила я Конрада.
— Много работал, вот, собственно, и все, — сказал он мрачно, — я рано ложился спать.
— Хорошая была гостиница? — спросила я.
— Понятия не имею, — ответил Конрад, — я видел лишь свой собственный номер, комната как комната.
— Какая погода была в Зальцбурге?
— Кажется, шел дождь, мне пришлось воспользоваться зонтом.
— А как поездка?
— Утомительная и скучная. Как всегда на автобане.
Я сидела на краешке его кровати, он говорил, не отрываясь от бумаг, которые держал в руках. Итак, Конрад снова был дома, мне его недоставало, я должна была радоваться. Но в эти мгновения я уже снова не понимала, почему мне его недоставало.
— Хочешь свежего хлеба? — спросила я. — И сыр тоже свежий.