— Старого телевизора уже нет, не так ли? — сказал наконец Венцель из-за своей газеты.
— Да, — ответил Бенедикт, — просто подвернулся случай сделать удачную покупку. Новый телевизор стоил из-за этого дешевле. Руди хотел сделать вам сюрприз. Он действительно хотел доставить вам радость.
— Ты знал обо всем этом? — спросил Венцель. — Я имею в виду историю со старым телевизором?
— Да, — ответил Бенедикт, и к горлу у него подступил комок.
«Теперь должна наступить разрядка, — подумал он, — сейчас старик завопит, как всегда, когда ему что-то не по нутру, а сегодняшняя история ему сильно не по нутру. Пусть разряжается, это же не мой отец, меня это не очень трогает».
Бенедикт ошибался. Венцель Чапек спокойно отложил газету и посмотрел на Бенедикта.
— Живем вот так вместе день за днем и не знаем друг друга.
Он встал и вышел. Немного погодя он вернулся со старой скатертью, которая лежала обычно на черно-белом телевизоре, и накинул ее на швейную машину.
День был пасмурным, небо заволокло тучами. Время от времени сильные струи дождя барабанили по черным булыжникам мостовой, оставляя на оконных стеклах узкие, светлые дорожки, которые вскоре исчезали. Юлиус Лётц смотрел вниз, на улицу. В это утро он, против своего обыкновения, был еще не одет, хотя время приближалось к одиннадцати. Уже давно он чувствовал себя нехорошо. Правда, кроме непроходящей хрипоты, он не мог обнаружить никаких других симптомов болезни, температура была нормальной, насморк быстро прошел. Однако днем он бывал более вялым, разбитым, чем всегда, у него пропал аппетит. Ему приходилось заставлять себя вставать; то, что вызывало у него раньше прилив энергии и интереса, не доставляло ему теперь удовольствия.
Он сел в свое кресло и попытался почитать историческое сочинение о Лоренцо Медичи, ценный автограф которого он приобрел совсем недавно, но не мог сосредоточиться. Прочитав несколько страниц, он отложил книгу и подумал, что, как уже не раз бывало, проявил легкомыслие, купив на аукционе такой дорогой документ. Страсть к собирательству снова заставила его потратить часть сбережений.
«Ну что ж, если я действительно болен, — думал Юлиус Лётц, — если я вдруг проболею долго и из-за болезни у меня возникнут больше траты, то было бы лучше, если бы я не покупал автограф Лоренцо. Но за мою уже довольно долгую жизнь я почти не болел. Почему же я должен заболеть сейчас?»
Юлиус встал и подошел к большому зеркалу в широкой резной раме, занимавшему почти всю стену. Он увидел свое бледное узкое лицо и поискал глазами складочки возле рта, образовавшиеся от постоянной улыбки и придававшие его лицу неподобающее выражение молодости. Они изменили свое направление и тянулись теперь сверху вниз. Он увидел сетчатую паутинку возле глаз и на висках, заострившийся нос, набрякшие веки. Зеркало отразило костлявую стариковскую грудь, белеющую под распахнутым халатом, тонкую шею, руку с набухшими голубыми жилами, беспокойно поглаживающую лысую голову. «Ну что ж, — подумал Юлиус Лётц, которому всегда удавалось себя утешить, — все бы ничего, только вот женщины, для них я не представляю теперь никакого интереса». Он попытался вложить во взгляд былую неотразимость, но то водянисто-голубое, что подмигивало ему из зеркала, не могло вызвать у него даже усмешки.
Он отвернулся и пошел к письменному столу, чувствуя легкое головокружение. Подвигал головой, чтобы избавиться от него; стараясь не замечать ледяного холода, сковавшего кончики пальцев, сделал несколько быстрых шагов. «Стихи о любви, — подумал он, — как прекрасны стихи о любви Лоренцо, я хочу прочесть их сейчас в утешение, ведь всегда существует переход от красоты, от ушедшего к безвозвратному, до него я и добрался сейчас, остаются стихи…»
Юлиус Лётц не успел додумать до конца эти такие важные для него мысли. Головокружение и ледяной холод уже невозможно было не замечать, они просто-напросто влекли к полу, медленно и, к счастью, не причиняя боли. Когда появилась приходящая прислуга, он лежал на ковре и слабо дышал.
Служанка тут же позвонила врачу и сестре больного, Элле Хейниш.
Бабушка сообщила мне по телефону о состоянии дедушки Юлиуса. Я заявила, что непременно пойду к нему вместе с ней.
Врач определил нарушение кровообращения и сильную слабость, он считал, что самым разумным будет положить пациента в больницу. Дедушка Юлиус, уже снова пришедший в себя, вяло жестикулируя, возражал ему. Я считала, что дедушка Юлиус дома выздоровеет быстрее, но, по мнению бабушки, это зависело от того, найдем ли мы сиделку, которой можно доверять.