— Вы уже слышали о сожжении книг? — осторожно спросил Юлиус Лётц.
— Да, слышал, — ответил Артур Гольдман, — я был ошеломлен. Прежде всего потому, что речь идет о произведениях писателей моей национальности. Не стоит однако забывать, что это было не официальное мероприятие, а самовольные действия немецких студентов, и я предполагаю, что фанатически настроенным молодым людям — а молодые всегда так или иначе настроены несколько фанатически — позволили выпустить пар. Нет, дорогой доктор Лётц, было бы трусостью, если бы мы испугались хулиганов, распоясавшихся там или тех, что распоясались сегодня здесь.
— Я испугался не сегодня, — ответил Юлиус. — То, что произошло сегодня, объяснило мне то, чего я до сих пор все время бессознательно боялся. И я не перестану бояться, у меня такое чувство, как будто во всей Австрии отравлен воздух.
— Пойдемте, выпьем коньяку, я приглашаю. Через несколько дней наш канцлер поедет к Муссолини. Тот гарантирует ему независимость Австрии. И воздух снова станет чистым.
— Я хочу, чтобы ты сегодня вечером поехал вместе с нами, — сказала Клара Юлиусу Лётцу.
Шофер Артура Гольдмана еще рано утром отвез Виктора Вассарея в Вену. Его мучают сильные головные боли, объяснила Клара, хотя вызванный из Зальцбурга врач обработал рану. Он не захотел ни одного лишнего часа оставаться в Каунсберге. От сопровождения Клары Виктор отказался, хотя она твердила, что хочет быть возле него. Он посчитал, что ей следует обязательно посмотреть фестивальную постановку «Фауста», о которой ходило очень много разговоров еще перед премьерой.
— Так что это будет последний день моего отдыха здесь, — сказала Клара. — Больше мы сюда не приедем. Жаль, — добавила она тихо. — Мне будет очень не хватать Каунсберга.
Потом, внезапно снова оживившись, она стала уговаривать Юлиуса.
— Но сегодня вечером мы еще повеселимся. Вовсю повеселимся. Артур, ты и я. Билет Виктора все равно пропадает, ты поедешь с нами на фестиваль. Они построили для «Фауста» в Фельзенрайтшуле целый город, это должно быть великолепно, а состав исполнителей, ты только послушай…
Юлиус Лётц не слушал. Он знал, что не поедет с Кларой. Он смотрел на нее, пока она с живостью старалась найти убедительные слова, рисовала ему все соблазны этого вечера и понимал, что в эти мгновения она желает только одного — его присутствия, и при этом совершенно искренне. Когда он сказал, что не принимает ее приглашение, не захотев и не сумев объяснить ей причину, она ничего не ответила. Постояла еще немного рядом с ним, потом слегка коснулась рукой его щеки и ушла.
Целый день он не видел ее и чувствовал себя потерянным и несчастным. Лишь вечером, когда Клара в вечернем туалете садилась с Артуром Гольдманом в автомобиль, вернувшийся из Вены, а официанты и гости глазели на нее, он поглядел на нее издалека.
Юлиус Лётц как раз упаковывал свой нехитрый багаж, как вдруг громкий, непривычный шум мотора заставил его подойти к окну. Два самолета резко взмывали в небо с небольшой высоты, оставляя за собой бесчисленное множество кружащихся в воздухе бумажных листков.
Юлиус Лётц выбежал из гостиницы. Площадь перед «Звездой» была засыпана бумагой. Юлиус поднял один листок. «Для национал-социалистов не существует австрийского государства, австрийцев», — прочитал он. Оглушенный увиденным, он побрел дальше, через луг к озеру. Под ногами была бумага. Он искал воду и не находил ее. В массе размокших, белых клочков, выгнув шеи, плавали лебеди.
— Подержите у себя мои астры, — сказала Агнес кладбищенскому садовнику и поставила горшки с цветами в оранжерее у входа. — Поухаживайте за ними до Рождества, на улице они замерзнут. В сочельник я снова поставлю их на могилу.
Садовник кивнул и унес растения. Он хорошо знал Агнес. Летом каждый день она приходила поливать цветы, он бесплатно давал ей пользоваться большими пластмассовыми лейками. И недорого брал с нее за цветы для могил. После Праздника всех святых ночи становились холоднее, тогда Агнес появлялась на кладбище только раз в неделю. У нее все время находилась какая-нибудь работа: выдергивать сорняки на могиле, чистить фонарь. Один раз садовник случайно увидел, как она моет надгробие, а потом досуха вытирает его тряпкой. Прошло немало времени, прежде чем он выяснил, что Агнес ухаживает еще и за другой могилой, правда, с гораздо меньшими стараниями.