— Ты хочешь что-нибудь определенное к Рождеству, — спросила мама нерешительно, — или, может быть, мы дадим тебе конверт?
Она знала, что я ненавижу эти конверты. Я просто не понимаю, почему некоторые люди не могут придумать, каким подарком можно доставить радость тому, кого любишь. С тех пор, как я вышла из детского возраста, фантазия моей мамы в этом отношении совершенно иссякла. Отец выходил из положения с помощью книг, это я могла понять. Она же постоянно спрашивала меня, будь то день рождения или Рождество, чего я хочу, и ждала конкретного ответа. Я, разумеется, молчала. Из упрямства, от обиды, чтобы показать ей ее неправоту. Ведь я-то всегда знала, что подарить. Правда, иногда случалось, что мои подарки, порой довольно необычные, вызывали больше смущения, чем радости, но для меня важно было выразить свою привязанность. Для Конрада, которому трудно было делать подарки, я тоже находила что-нибудь, что по крайней мере заставляло его признать, что я старалась.
Правда, в этот раз я еще не знала, что подарю Конраду, хотя на дворе был уже декабрь. Я сама не понимала, в чем дело. Это настроило меня мягче по отношению к матери.
— Ладно, — сказала я, — пусть будет конверт.
Мама облегченно вздохнула.
— Купи себе что-нибудь из одежды, — сказала она. — Ты, похоже, совсем потеряла интерес к красивым нарядам. Сегодня, правда, ты встречаешься только со мной, но я помню времена, когда ты выглядела иначе.
Я оглядела себя сверху донизу. Она была права. На мне были брюки, которые я носила уже целую неделю, невзрачные, мятые, поверх них — старая выцветшая стеганая куртка, ядовито-зеленый свитер, замшевые сапожки все в пятнах. Мне и в голову не пришло получше одеться для встречи с матерью.
— Ты выглядишь, как беззаботная восемнадцатилетняя девчонка, а не как жена адвоката, — констатировала мама.
— Неужели? — сказала я. Она, должно быть, заметила на моем лице радость, вызванную ее словами, потому что спросила растерянно:
— Кристина, что с тобой?
— Все в порядке, — ответила я довольным тоном, — действительно, все в порядке.
Мы еще погуляли по улицам; я не давала ей надолго останавливаться у витрин, и она покорно шла за мной дальше; мне хотелось услышать от нее, что без властной свекрови ей живется лучше, и она робко призналась в этом; я сказала, что она трудолюбивый человек, поэтому не стоит позволять все время садиться себе на шею, нужно показать отцу и бабушке, что она многое умеет, и она засмеялась, благодарно, но без особой уверенности. В конце концов я уговорила ее съесть пирожное, обычно она отказывалась от сладкого в присутствии других из-за своей вечной диеты, которую никогда не выдерживала. Я уже собиралась завести ее в одну из переполненных кондитерских, когда услышала, как сзади кто-то тихим шепотом произносит мое имя. Я обернулась.
Передо мной, прислонившись к двери какого-то дома, не глядя на меня и тихонько посвистывая, стоял Руди.
Я пришла в ярость. Накануне я сказала Руди, что завтра у меня не будет времени, мы с мамой встречаемся в центре. Он спросил где. Ничего не подозревая, я сказала ему, в каком квартале любит бывать моя мать. И вот он стоит здесь и наверняка уже давно ждет моего появления; пытаясь делать вид, что ничего не случилось, и не обращая на Руди никакого внимания, я потащила маму в кафе. К счастью, нам достался столик у большого окна на втором этаже. Мне было ясно, что Руди будет ждать меня. Уныло ковыряя шоколадное пирожное, я то и дело украдкой бросала взгляды на улицу. Там взад и вперед прохаживался Руди; заметив меня, он время от времени с неуверенной улыбкой махал мне рукой в шерстяной рукавице. Какое-то время все шло хорошо, потому что маму интересовало только ее пирожное. Но потом наступил момент, когда она стала ждать, что я буду отговаривать ее есть второе, тут она заметила мое беспокойство.
— Я сейчас вернусь, — сказала я.
Руди испугался, увидев, что я вылетаю из кондитерской.
— Почему ты за мной подсматриваешь? — накинулась я на него. — Ты сошел с ума?
Он выплюнул жвачку и ничего не ответил.
— Зачем ты это делаешь, Руди?
— Я хотел увидеть тебя, — сказал он наконец.
— Ну вот ты меня и увидел. Теперь уходи.
— Я и ухожу, — сказал он и не двинулся с места.
Ему было холодно, я это заметила. Кто знает, сколько времени он уже слонялся по улицам. Я знала, что принимаю абсолютно невозможное решение. Схватила его за руку.
— Пошли, — сказала я.